– Знаю, – ответила Хайо. – Однако она уверена, что он все еще жив и что ему именно
– И о чем она попросила? – тихо просил Нацуами.
Хайо улыбнулась:
– Это была не просьба. Я просто дала слово. Ей и всем жителям деревни, которых я сожгла. Я пообещала устроить на Оногоро ад, если мы найдем Ётоку, если окажется, что его тут молча приютили так, словно всего, что он натворил, никогда не случалось. Тогда мы откроемся – в том числе и насчет иммунитета к хитоденаши. И свобода Оногоро больше не будет зависеть от синшу.
Вокруг нее обвились руки, ее окутали темные волосы, пахнущие чернилами и благовониями.
– Это гнилое место, жестокая свобода. Эн, на которой держится «мир» между нами и остальным светом, отравлена. – Нацуами понизил голос и добавил: – Какой позор, что этому монстру позволили укрыться на Оногоро. Если нужно пройти все круги ада, чтобы отыскать его и разоблачить, – пусть на Оногоро начнется ад.
Хайо медленно выдохнула:
– Вот и показался твой бог разрушений.
– Правда? Я думал, это мой псевдоадотворец.
Нацуами сел прямо, Хайо тоже. С отдаленного проспекта доносился приглушенный шум парадного шествия.
– Где сегодня Токифуйю? – спросила Хайо.
– Выполняет свои божественные обязанности в храмах. Он у нас занятой ручеек. И очень ответственный.
Нацуами чуть запрокинул голову, подставив лицо проникающему в хижину солнечному свету, закрыл глаза и улыбнулся.
Улыбка вышла ясной и безоблачной, как чистое ночное небо, тихой и полной надежды, как восходящая луна.
Хайо ткнула Нацуами в руку:
– Чего улыбаешься?
– Не каждый день богу разрушения доводится узнавать, что он не единственная часовая бомба на этом острове. Мы оба можем уничтожить здесь все и вся, в любом смысле, если так встанут звезды. Мы не одиноки. Мы вместе в этом нашем аду.