Не иметь возможности умереть – для самоубийцы это, несомненно, плохо…
Но для человека, который хочет спасти город и друзей, это ведь самая отпадная вещь на свете!
– Так-так, я снова здесь, – объявил Голем, перешагивая порог камеры с ручной пилой в руках, явно видавшей времена получше: несколько ее зубцов отломились и уже покоричневели. – Смотри, что я нашел! Продолжим нашу игру в молчанку, а? Уверен, если отрезать тебе сначала уши, а потом снять скальп, ты точно закричишь.
Франц не ответил, решив не расстраивать этого неудачника тем фактом, что Джек уже однажды четвертовал его, так что даже такой опыт не будет для Франца новым. Пока Голем примерялся к нему с пилой, Франц опять заерзал…
А затем поднялся со стула, полностью свободный.
– Что? – растерялся Голем, опустив пилу. – Как ты…
Не ломаются цепи, подумал Франц, значит, надо сломать руки!
А они уже превратились у него в желе. Он падал на них столько раз, сколько мог, специально вертелся и крутился, стараясь, чтобы стул каждый раз приземлялся на спинку и обрушивал весь его вес на бедные запястья. Первые разы они хрустели, точно чипсы, пока все крупные кости не разломились во всех широких и нужных ему местах. Тогда Франц начал ломать косточки потоньше, уже самостоятельно. Точнее,
– Ты сломал себе руки?! – воскликнул он, и Франц был готов поклясться, что слышит благоговение в его голосе. – И даже в лице не изменился ни на секунду, ха-ха! Даже не пискнул! Похоже, мне стоило раньше обратить свой взор на вампиров. Если вы все такие…
– Нет, не все. Только я. И не потому что я вампир, а потому что я конченый, – хмыкнул Франц, цитируя Лору, и пинком отправил ящик с инструментами в стену. – Я ломал себе руки, ноги, ребра, шею столько раз, что в твоей тупой башке числа закончатся раньше, чем ты посчитаешь. Думаешь, что любишь страдания, малыш? Если ты не пытался на протяжении полувека покончить с собой, имея абсолютное бессмертие, то ты на самом деле ни хрена о страданиях не знаешь! Но ничего, я их тебе сейчас покажу.