Кармилла грустно улыбнулась. Они впервые оказались друг к другу настолько близко с тех пор, как она подарила Францу его первый в жизни поцелуй и укус в больничной палате. Жасминовые духи вдруг стали ему тошнотворны. Он ненавидел ее всего лишь чуть-чуть меньше, чем себя и это свое проклятое неумирающее тело, поэтому даже когда Кармилла вновь подцепила лицо Франца ногтем и повернула к себе, он зажмурился, отказываясь смотреть ей в глаза.

– У штирийских вампиров, из которых я родом, есть одна легенда, – мягко начала она, и ее усмиряющий, материнский тон, каким она вдруг заговорила, разозлил Франца лишь сильнее. Он с трудом смолчал. – Согласно ей, первым вампиром была женщина. Лилит, жена Адама, непокорная, в отличие от Евы, а потому изгнанная и проклятая Господом. Она породила нас как своих детей, и, говорят, по сей день жива, потому что на заре временем, когда ангелы снизошли с неба для истребления нашего рода, Лилит испила досуха десять своих дочерей и стала неуязвимой даже к ангельскому гневу…

– Я знаю эту дурацкую легенду! – огрызнулся Франц. – Вампиры в «Жажде» пару раз ее травили. Глупая сказка, придуманная религиозными фанатиками, которые даже среди нечисти есть. Зачем ты рассказываешь это мне? Я что, похож на жену Адама?!

– Дослушай. – Она приложила длинный палец к его губам, нахмурив брови и придав лицу сердитое, почти обиженное выражение. – За свою жизнь я встречала нескольких вампиров, которые настолько впечатлились этой легендой, что пытались воспроизвести ее в реальности. Кто‐то был уверен, что загадка сокрыта в числе десять, и постоянно приносил в жертву по десять человек: то женщин, то мужчин, то даже младенцев… А один мой знакомый понял притчу буквально и выпил собственных новообращенных, за что, надо сказать, поплатился ранней энтропией, ибо каннибализм для вампиров хуже, чем пить самих себя. Словом, много кто хотел повторить судьбу Лилит и тоже стать неуязвимым… Но никому не приходила мысль, что просто кого‐то убить ради этого мало. Что, если дело не в числе и не в самом факте жертвоприношения? И даже не в том, кого именно Лилит испила. Что, если все дело в любви?

Холодные руки обхватили лицо Франца и привлекли к себе. Кармилла почти соприкоснулась с ним носами, в ее алых глазах плескалась кровь и отражалось его измученное и несчастное лицо, что становилось все несчастнее с каждым ее словом, на которое он принялся яростно трясти головой:

– Послушай, Франц, послушай! Дочери любили Лилит настолько, что хотели, чтобы она выжила любой ценой, чтобы она была вечной, не просто бессмертной. А Лилит, несомненно, любила их, ибо мать не может не любить свое дитя. Вот почему убить ради нее нужно своих истинно любимых, тех, кто любит тебя, несмотря ни на что. На практике это практически невозможно, ведь если ты убиваешь любимых осознанно, ради силы и неуязвимости, это делает твою любовь фальшивой, верно? Но когда ты в лихорадке и в тебе нет злого умысла… И когда твоя семья столько лет боялась потерять тебя… Чистую любовь ничто не оскверняет. Это превращается в обмен. Это…