Тот едва не выронил от неожиданности деревянную дощечку, по которой учил Имболка писать. Пальцы, все и так от них в занозах, кажется, напоролись на еще одну, вонзившуюся прямиком под ноготь. Ламмас тихо зашипел, приложил мизинец к языку, высунув его между тонких, как линия горизонта, губ, и недовольно посмотрел на Джека.

– А почему ты вечно заставляешь меня улыбаться? – хмыкнул он. – Как будто у меня есть хоть один повод это делать.

– А что, его разве нет?

– Через месяц наступит август – сезон моей работы. Опять желания людские поганые исполнять, а ведь все только одного просят – власти, богатства, редко когда здоровья даже… И семена взращивать. Пшеницу. И все для тех же, кто на эту участь меня и обрек. Разве радостно все это?

– Ну, сеять не так плохо, как пожинать, тем более всего лишь пару месяцев. Зато весь остальной год ты свободен, – пожал плечами Джек, и Ламмас неодобрительно сощурился, как будто не понимал, подбадривал его Джек или же пытался пожурить за то, что долю свою легкую не ценит. А та и впрямь была легка по сравнению с участью Джека, работавшего круглый год, или других братьев, про которых Джек тоже не забыл упомянуть: – Посмотри на Йоля! Нам обоим стоит брать с него пример. Ему всю зиму покоя нет, ходит лечит от хворей по кругу, свет несет, но ждет этого с таким безмерным нетерпением! Потому что если не успеет до кого‐то вовремя добраться, тот умрет. Поразительно, как можно при такой ответственности продолжать любить свою работу, да?

– Да, – скривился Ламмас и опять уткнулся в свою дощечку. – Отстань.

– Ну, Ламмас! – проныл Джек снова. Ветка, на которой он раскачивался, обвившись вокруг нее ногами, начала трещать, хотя его ноги были лишь немного ее толще. – Айда со мной по деревьям лазать! Лес сказал, на этом вот есть какой‐то там секрет.

– Ага, больше мне заняться нечем. Спасибо, нет.

Джек замолчал на секунду, разочарованный его ответом, но то и впрямь была всего секунда.

– Что мне сделать, чтобы ты развеселился?

– Отстать.

– А еще?

– Уйти.

– Нет, еще что‐нибудь.

– Достань мне желудь, – не выдержал Ламмас и посмотрел на него серьезно, хотя губы уже начинали дрожать. Джек, однако, давно научился различать, когда они дрожат от злости, а когда – от улыбки, которую тот из упрямства не хочет выдавать. – Размером с кулак, а лучше два. Может быть, тогда я повеселею.

– Договорились!

Ветка запружинила под весом Джека, когда он, подтянувшись, снова нырнул в остроконечные листья, будто не знал, что на вязах не растет желудей. Башмаки его слетели, едва не настучав ойкнувшему Ламмасу по темечку, и тень, оставшись ждать хозяина среди корней, смешливо заурчала, пока Джек карабкался и висел над ней то там, то здесь. Ламмас вздохнул с облегчением, радуясь долгожданному покою, и снова взялся за дощечку, чтобы вернуться к чтению, но тут Джек повис перед ним опять.