– Ладно, ладно. Да будет так. Подыщем твоему маленькому другу пару старых одеял, сплетем гнездо и добудем пропитание. Червяки понадобятся, придется ложкой их толочь. Или жевать…

– Вот ты и пожуешь. Уверен, у тебя хорошо получится.

– С какой бы стати?

– У тебя ведь тоже клюв.

– А? Это что, снова шутка про мой нос?

– Ага. И про окрас. Этот ворон случайно не твоя дальняя родня?

Джек глупо захихикал и, привстав на носочки, дернул Ламмаса за завитушку у виска, такую же рыжую, как те несколько перьев, которыми уже мог похвастаться птенец. Ламмас в ответ фыркнул и больно ущипнул Джека за руку повыше локтя. Щеки его налились таким же красным цветом, и Джек невинно улыбнулся, будто бы не знал, сколь он чувствителен к подобным замечаниям. Как‐то раз Ламмас нечаянно обронил за их застольем, когда они по очереди играли в шашки, что именно за волосы друиды, одним из которых он когда‐то намеревался стать, и предали его огню, мол, «пламя к пламени, а лис к богу-лису». Возможно, то был первый раз за историю Колеса, когда сжигали не для дара, а для наказания, ибо Ламмас также проболтался о тайных знаниях, которые постигал тайком от собственных учителей, и о том, как однажды применил их не к месту. Кроме этого, он больше ничего о себе не говорил, – возможно, попросту не помнил, но Джек, хорошо разбирающийся в душах, а потому и в людях, и без этого знал о нем достаточно.

Хмурый. Молчаливый. Строгий. Пожалуй, самый из них серьезный – и самый умный. Джек доверял ему беспрекословно, несмотря на то что он появился всего несколько поворотов Колеса тому назад, пока что самый из них последний. Едва Джек завидел его той летней душной ночью, сразу понял, что он другой. Особенный чуть больше, чем все они. Не потому, что единственный грамотой владел, умел читать и писать, да еще и на разных языках. И даже не из-за того, что в его глазах ритуальное пламя словно столкнулось с морем и погибло в нем, сердцевину радужки оставив карей, а каемку – голубой. Просто было в Ламмасе что‐то такое, чего не было во всех них. Нечто, что навевало Джеку на ум лишь одно слово – «далекий». Будто даже в обличье духа пира Ламмасу было слишком тесно. Будто он не желал привязанностей иных, кроме тяги к знаниям, к которым по сей день, складируя дощечки с письменами, стремился. Будто никто ему не нужен был, но всегда лишь «будто».

На самом деле никто не любил Джека и их семью сильнее, чем Ламмас. Ему сразу стоило это понять.

– Эй! Может, из клематисов ему гнездышко сделаем? – предложил Джек, пока они брели к хижине в низине.