Альяна увидела лихорадочно-влюбленный взгляд Элрона и обвила руками его шею, сжимая металл кандалов. Их тела сплелись в неуклюжих из-за цепей объятьях, а губы соприкоснулись в последнем жарком поцелуе. Элрон посмотрел на нее с любовью, а Альяна поднялась, подхватила кувшин и, чувствуя, как слезы заливают ее щеки, капают на грудь и окропляют передник, покинула темницу. Затем она обтерла лицо рукавом, чтобы не раскрыться перед тюремщиками. Грохнули засовы. Нетвердая поступь качающегося от горя женского тела истончилась и пропала.

* * *

На тюрьму Таш около Ор’Ташкайя спустилась ясная ночь. Тихим стражем покоилась эта твердыня посреди равнин, и одна только роща смоковниц ютилась рядом, разбавляя однообразную окружающую пустоту.

Лунный свет лился сквозь зарешеченные окна. Коридор в правом крыле охранялся двумя караульными, которые сидели на табуретах и глядели вдоль узкого коридора, окаймленного с одной стороны дверьми темниц, а с другой — окнами, которые выходили во внутренний двор крепости.

Скрипнула дверь. Раздались тихие шажочки. Стражники из-под шапелей разглядели тонкую фигурку дочери главного надзирателя-вдовца, который воспитывал единственное дитя, оставшееся без матери.

— Альяна, тебе запрещено здесь появляться! Здесь закрытая тюрьма. Возвращайся в жилые комнаты, — произнес первый.

На лице Альяны играла довольная улыбка. Она замерла с кувшином крови в руках.

— Я только хотела сказать, что у Бирая родился сын.

— Правда? Так рано?

— Да, он сейчас угощает в трапезной с позволения отца, тот еще перед отъездом разрешил.

— Обидно, — заявил второй караульный. — Но мы не можем покинуть пост.

— Я знаю, поэтому Бирай и просил отнести вам.

Девушка поставила кувшин с кружками на табурет и, мягко улыбнувшись, ушла.

— Хорошая девочка… Пора ей замуж, — сказал первый стражник и потянулся к кувшину, налил еще теплой крови. — И подальше от этого паскудного места, пока ее не оприходовали буйные.

— Это ты про кого?

— Да про Талноха. Так и пожирает девчонку глазами.

— А-а-а-а, это да. Ну, почтенный Лампар вроде как хочет ее к тетке в Аль’Маринн отправить. Уже и деньжат, говорит, подсобрал. Там-то кровь в городе дорогая.

— И правильно, пусть уезжает. Нечего ей делать среди нас, уродов. Ну что, за Бирая?

— За Бирая! Еще один лишний рот!

Стражники усмехнулись, чокнулись кружками и осушили их. Один вытянул длинный язык, вылизал дно и радостно причмокнул. Чуть погодя, болтая о своих детях и женах, о подскочившей цене на кровь, мужчины заподозрили неладное. Однако на них слишком быстро навалилась усталость, связала конечности, и, не в силах шевельнуться, они сначала с грохотом завалились набок, а затем и вовсе захрапели.