– Семья, – сказала Чеда.

– Нет, не семья, – огрызнулась Сумейя. – Просто еще один оборванец!

Хусамеддин кивнул Чеде.

– Так он твой брат?

– Брат, дороже родного. Эмре – моя семья, больше у меня в этом мире никого нет.

Хусамеддин отвернулся к Сумейе, и Чеда тайком вздохнула с облегчением.

– Мы не трогаем кровь нашей крови без серьезной на то причины, Сумейя, – четко проговорил он. – А она назвала этого юношу братом.

Сумейя зло усмехнулась и направила кончик сабли на горло Чеды.

– Мы не трогаем семьи своих сестер. Она нам не сестра.

Он отмахнулся.

– Это видела Заидэ. Это видел Юсам. Так что…

– Мой Король, эта грязная девка заслуживает казни, а не приюта! Я скорее брошусь на меч, чем приму ее!

– Ты примешь ее, – спокойно сказал Хусамеддин. – И обучишь. И возьмешь в свою длань, как велел Юсам.

– Нет. Никогда.

Свистнула черная сабля, у самого горла Чеды зазвенела сталь – Хусамеддин своим клинком отразил удар, пинком отшвырнул замершую от удивления Сумейю. Она упала спиной на камни двора, но тут же вскочила, встала напротив, сжимая саблю, но в лице ее не было гнева. Только смирение. Она действительно готова была умереть и хотела лишь одного – заставить Короля забрать ее жизнь.

Хусамеддин расправил плечи, завел свободную руку за спину – Чеда еще не видела такой стойки, но выглядела она изящной и смертоносной.

– Когда пустыня была молода, – сказал он, – в горах Вандраама кочевало одно племя.

Шамшир Сумейи походил на луч тьмы, но клинок Хусамеддина – на саму ночь. Он был не просто черен, он словно втягивал в себя свет. Все в Шангази знали его имя – Поцелуй Ночи, шамшир, дарованный темным богом Гожэном в ночь Бет Иман.

Говорили, что клинок этот жаждет крови и напивается вдоволь, когда Хусамеддин разит своих жертв, а если его мучает жажда, шепчет хозяину, призывая его снова вступить в бой.

Сумейю невозмутимость наставника разозлила – она наконец бросилась в атаку. Король отбил удар, отступил на три шага под ее натиском.