– Я не смог убить ее, – тихо сказал Меджка. – Я пытался. Я был… пьян. Слишком пьян. И я пошел один. Хотел видеть, как она умирает. Я думал, что это мне… поможет. – Его кадык дернулся. – Но ты же знаешь, какой магией она владеет: она манипулирует страхами, сознанием. Даже там я…
Я поняла, что в нем изменилось. Возможно, впервые я видела Меджку совершенно трезвым. Сейчас алкоголь не притуплял его стыд и горе.
– Я принял глупое, ужасно глупое решение, и теперь Эла-Дар страдает.
Я накрыла руку Меджки своей, и уголок его рта приподнялся в слабой улыбке, хотя в глазах по-прежнему плескалась печаль.
– Вернись со мной в Эла-Дар, – тихо попросил он. – Кадуан…
Один звук этого имени причинял боль. Сострадание к Меджке мгновенно испарилось под влиянием моего собственного горя. Я отдернула руку:
– Мне все равно.
– Эф, дела плохи. Ему бы вряд ли понравилось, что я об этом заговорил, но… там… я начинаю сомневаться… – Он вздохнул, как будто не находил слов. – Наши дела плохи. Пожалуйста, вернись вместе со мной.
– Почему он сам не пришел?
– Он не хочет принуждать тебя. Он хочет, чтобы ты вернулась по собственной воле. Или по крайней мере, он так… – Меджка покачал головой. – Кадуан не знает, что я здесь.
С одной стороны, мне хотелось, чтобы Кадуан оказался тут. Хотелось, чтобы он боролся за меня. Но с другой – поступи он так, мне было бы только тяжелее смотреть, как он умирает.
Внезапно в сердце вспыхнула такая сильная боль, что перехватило дыхание.
– Нет, – ответила я.
Лицо Меджки исказилось от разочарования.
– Он тебя любит. И очень переживает за тебя. Пусть он никогда не скажет этого прямо, по крайней мере словами, потому что такой уж он… но любой, кто его знает, это прекрасно видит.
Нет, он не любит меня.
Любовь к кому-то означает желание сохранить его навсегда. Любовь к кому-то означает свернуться калачиком у пятна его крови на полу. Но когда покидаешь кого-то добровольно, это не любовь. И баюкать чье-то сердце, чтобы унести его с собой в могилу, – тоже не любовь.
– И ты его любишь, – тихо добавил Меджка. – Ты можешь…
– Не люблю, – отрезала я.
– Неправда.