– В город, говоришь? Так нам по пути. Мы как раз на зазимскую ярмарку лыжи навострили. Вот и проводим тебя чин по чину, сестренка, – хохотнул он, – с бережатыми.

Накормив Мстишу какой-то сомнительной похлебкой, ее уложили поближе к костру, что, наверное, считалось почетным местом. Но несмотря на вежливое обращение, она не обманывалась: положение ее было шатким, ведь подельники Желана не могли не замечать его очевидного пренебрежения к сестре. И следующее утро лишь уверило Мстиславу в справедливости ее догадок. Она чувствовала это во взглядах, брошенных исподтишка, в словах, которые ощупывали ее и Желана, пробуя, насколько далеко им позволено будет зайти. Иногда разбойники шептались, поглядывая на гостью, а иногда и вовсе, не стесняясь ее присутствием, переходили на свой, как Мстислава называла его про себя, «лешачий» язык, что она слышала в далекий вечер засады на мосту.

Чубатый же только усугублял дело. На следующий день он походя бросил, чтобы Мстислава помогала стряпать дневальщику, «раз ни на что иное не годится». Скрепя сердце, она подчинилась: кто знает, что еще могло прийти на ум ее «братцу»? Лучше согласиться на меньшее из зол. Но ответ Желана на вопрос, когда они, собственно, выдвинутся в город, оказался столь же раздраженным, сколь и неопределенным. Тогда Мстислава сказала, что не хочет становиться обузой и доберется сама, попросив лишь показать дорогу, но получила отказ.

Кажется, она очутилась в плену.

Мстиша не понимала, зачем Желану удерживать ее, и от этого становилось вдвойне не по себе. Можно попытаться убежать, но она не была уверена в своих силах, а шутить с душегубами не хотелось. Она не знала пути, и снова бродить по чаще среди диких зверей казалось страшнее, чем оставаться с людьми, пусть даже такими.

Обмозговав свое положение как следует, Мстислава решила выждать и сделать все, чтобы его облегчить. Быстро стало понятно, что быть нелюбимой сестрой вожака – незавидная участь, но помощь пришла с неожиданной стороны.

Управившись с готовкой, Мстиша уселась чуть поодаль ото всех и принялась перебирать свои нехитрые пожитки, наводя порядок в мешке, что накануне разорил Желан. Она заметила, что к ней подошел один из разбойников, только когда его тень упала на мох, на котором она разложила Незванины вещи. При дневном свете, в видавших виды штанах и рубахе словно с чужого плеча, он выглядел жалко, не то что накануне, в ночном мраке, но Мстиша все равно вздрогнула. Впрочем, сам разбойник чувствовал себя не слишком уверенно: подходил как-то бочком, избегая встречаться с Мстиславой взглядом. Она нахмурилась и настороженно замерла, не спуская с него подозрительного взора.