– Здравствуй, Незвана, – почти робко пробормотал он. Его бегающие глаза и беспокойно ковыряющие ноготь пальцы плохо вязались с лихой наружностью. Если бы Мстиша не была так напугана, то, наверное, улыбнулась бы этой нелепости.

– И тебе не хворать, – вспоминая вечную Незванину неприветливость, буркнула она и вопросительно воззрилась на мнущегося разбойника. Ее до сих пор передергивало от чужого ненавистного имени. Краем глаза она заметила, что к ним приблизилась пара его подельников.

– Ты ведь у колдуна в ученицах жила, – несмело поднял он взгляд на Мстишу и, смущенно улыбнувшись, добавил с придыханием: – Люди бают, что ворожеей стала.

У Мстиславы екнуло сердце. Только теперь она поняла, как смотрели на нее все эти люди. Все, кроме «брата» – тот видел лишь никчемную сестрицу, на которую, очевидно, обрушивались отцовские колотушки. Здоровый детина стоял перед ней, точно нашкодивший малец, и душа Мстиши радостно встрепенулась от знакомого, давно забытого ощущения – вкуса власти. Чувство почти явственно пьянило, и ей пришлось заставить себя опамятоваться. Горький опыт подсказывал, что людям нельзя доверять. Особенно таким. Сегодня они готовы лобызать землю, по которой она ступает, а завтра утопят в придорожной канаве.

Вместо ответа Мстиша медленно и с достоинством кивнула, как если бы отвечала недалекому боярину на глупый вопрос на батюшкином пиру.

– Тогда, может, знаешь снадобье или хитрость какую, беде моей пособить…

Разбойник снова бессмысленно улыбнулся и потупился. Мстислава молчала, не собираясь помогать ему в очевидном затруднении.

– Вишь, у меня… Ну, как бы сказать… Михирь мой, того, значится…

– Да невстаниха тебя замучила, Блоха, так и говори прямо, неча кругами ходить! – раздался рядом заливистый хохот.

Блоха совсем скуксился и, понуро повесив голову, слабо кивнул.

Мстиша едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Ее злили собственная беспомощность и зависимость, в которую она попала от каких-то проходимцев, злили мерзкие рожи, с неприкрытым любопытством пялящиеся на нее и жадно предвкушающие смущение и стыдливость забитой деревенской девчонки. Мстислава не испытывала к гадкому Блохе ни толики сочувствия, и ей было приятно его унижение. Но она понимала, что нельзя позволять себе ни смутиться – благо едва ли ей было знакомо это чувство, – ни дать слабину. До сих пор никто из этих дикарей не посмел прикоснуться к Мстише, но ее безопасность всецело зависела от благосклонности Желана, на которую не приходилось рассчитывать. Но если она сумеет поставить себя как сведущая в волшбе колдунья, у нее появится более прочная опора под ногами. Никто не хочет связываться с ведьмой.