Мстислава пошарила в сундуках памяти, где хранились бесчисленные нянины побасенки, и, призвав все возможное спокойствие и уверенность, невозмутимо ответила:

– Что ж, знаю средство от твоего недуга. – Она откинула крышку туеска и, наобум вытащив одну из склянок, повертела ею у Блохи перед носом. – Зелье тебе приготовлю из трав заветных. Но это только полдела, – строго добавила она, и блаженная ухмылка, затеплившаяся на лице детины, померкла. – Надобно тебе будет пойти в речку, вешнюю, студеную, там найти корягу, что из воды показывается.

– Поторчину, что ли? – с сомнением протянул разом приунывший Блоха.

– Ее, – важно кивнула Мстиша. – Ту поторчину нужно будет отколупнуть зубами, сколько сможешь. Принесешь ее мне, истолчем да в зелье добавим. А воду из-под коряги набери в ведро, будешь пить и обливаться.

С благодарностями и вежливыми бормотаниями разбойник удалился, оставив Мстиславу дальше разбирать свои пожитки. Хотелось надеяться, что придуманный на ходу способ подействует.

Впрочем, даже без подтверждения действенности ее волшбы первые всходы появились совсем скоро: вечером к Мстише на поклон пришел другой разбойник. Этого донимал чирей в подмышке. Смутно припомнив разговоры Незваны с Шуляком, под которые она пряла, борясь с дремотой, она решила лечить напасть печеной луковицей. Мстиславе пришлось потрудиться, чтобы скрыть отвращение и подкатывающие волны тошноты, когда она касалась вонючего немытого тела и обихаживала безобразный нарыв, но, к ее удивлению, наутро хворому и в правду стало гораздо легче.

Желан поглядывал на растущую славу сестры с молчаливым неодобрением, и Мстиша видела, как он час от часу мрачнеет. Каждый вечер разбойников заканчивался попойкой, и она старалась держаться подальше от их глаз. Уважение и суеверный страх, заработанные ею днем, могли легко улетучиться в пьяном пылу, и, когда на третий день вынужденного пребывания в лесном вертепе к Мстиславе, с головой закутавшейся в Незванину ветошь у костра, подсел Чубатый, душу стиснуло нехорошим предчувствием. От него за версту несло кислым перегаром, а перекошенное хмелем и злобой лицо не предвещало ничего доброго.

Мстиша попыталась улизнуть, но увешанная перстнями лапища тяжело опустилась на ее плечо, не давая подняться с места.

– Куда это ты заторопилась, сестренка?

Его язык уже заплетался, но хватка была сильной.

– Отпусти, спать пора.

Мстиша постаралась скрыть раздражение и нарастающий страх за нарочитым спокойствием и решительно поднялась, когда Желан резким движением откинул полу ее поддёвки и с яростью дернул за ножны, висевшие на поясе. Тоненькая покромка горестно треснула, и Мстислава, захлебнувшись вскриком, неосознанно обняла себя, подбирая обрывки пояска. Чубатый, даже не взглянув на нее, вертел перед глазами Мстишин клинок: тот, что подарил ей тата, тот, которым она срезала косу, тот, которым в порубе была готова защищаться до последнего или оборвать собственную жизнь.