Решившись, она начала готовиться. Лачугу, служившую разбойничьим станом, окружал гнилой забор, и, опасаясь облавы, Чубатый распорядился охранять ворота. Мстише удалось присмотреть место, где можно устроить лаз, и несколько вечеров она потратила на то, чтобы незаметно расшатать и без того уже плохо державшиеся доски. Дело оставалось за малым – выгадать подходящий миг и улизнуть.

Случай представился быстро. В один из вечеров Желан праздновал успешный побег своего подельника из острога, и Мстислава язвительно подумала, что нынче одним свободным человеком станет больше. Притворившись, что отправилась до отхода, она выскользнула во двор. Сторож, раздосадованный тем, что вынужден пропускать попойку, не слишком прилежно выполнял свои обязанности, предпочитая коротать время с кружкой браги, поэтому Мстислава без труда пробралась к заветному месту. В душе благодаря Незванину худобу – хоть в чем-то тело ведьмы давало преимущество, – она раздвинула доски и протиснулась в приоткрывшуюся щель.

Опьяненная волей, Мстиша ринулась прочь от злачного места. Впрочем, воодушевление продлилось недолго: она никогда не бывала в этой части города в одиночестве да еще ночью. И без того мрачные, опасные подворотни после захода солнца сделались вовсе зловещими. В вонючие тесные закоулки не доносился даже умиротворяющий стук колотушек, городская стража и та предпочитала обходить эти места стороной. Пытаясь выбраться на более прохожую улицу, Мстиша двинулась по знакомому пути, ведшему на торжок, но наткнулась на деревянную решетку, закрывавшую выход: ночью каждый проулок превращался в обороняющуюся крепость. С тоской проводив взглядом торопливо прошагавшего по ту сторону преграды человека, окруженного слугами со светочами и рогатинами – не иначе знатного и богатого, – Мстислава в отчаянии побежала обратно.

Главное было как можно дальше уйти от логова Желана, и, не разбирая дороги, Мстиша кружила по узким запутанным проулкам, прижимаясь к стенам и шарахаясь от редких прохожих. Отовсюду слышались хмельные голоса и брань, смердело прогорклым маслом и паленой шерстью, нищие разводили костры прямо посреди тесных переулков и тут же жарили вонючую рыбу и воробьев.

Несколько раз Мстишу со смехом пытались схватить за руки и одежду какие-то пьянчуги. Должно быть, этот сброд признавал в ней свою, и только поэтому ей пока удавалось оставаться невредимой. Она металась среди черных теней и неверных огней, словно мотылек, сбитый с толку светом лучины, и неизвестно, чем бы это закончилось, если бы в какой-то миг перед Мстишей не вырос Бабеня.