Еще во время вылета Асин ощущала себя не на своем месте. Позже, когда они отправились на остров, это чувство усилилось. Что бы она ни делала, все выходило не так. Она неправильно летала, неправильно приземлялась, даже осматривалась – неправильно. Атто подмечал каждую оплошность, но говорил будто не с самой Асин, а с пустотой – указательным пальцем он стягивал с носа черный платок, тяжело выдыхая (о, как же она ненавидела этот звук), а после пояснял, не раздраженно, но устало.

Лицо он почему-то прятал за платком и летными очками, а отросшие волосы собирал в тонкий хвост, отчего иногда выглядел непривычно, не старшим наставником, а обезображенным шрамами мальчишкой. Но ровный холодный голос и сухие тонкопалые руки выдавали возраст. Порой Асин даже засматривалась на Атто – наверняка когда-то он без труда завоевывал девичьи сердца, – но тут же отводила взгляд, чтобы не получить очередной выговор. Так постепенно Асин узнала, где проходит граница, отделяющая добродушного и понимающего Атто от холодного и резкого Нингена. Она и не представляла, насколько с тем, кого она считала почти дядюшкой, может быть трудно.

Его пугающий колючий тон, проникая под кожу, сжимал сердце, и Асин прикладывала все силы, чтобы только не слышать резких, больно бьющих слов. Так она научилась приземляться – ловко ставить на землю пятки, перекатываться на носки и делать несколько широких шагов. Ее никто не хвалил, и свои маленькие успехи она принимала как должное. Поэтому, когда дома папа спрашивал об очередном удачном вылете, она пожимала плечами, чувствуя себя чуточку более взрослой и какой-то уж очень пустой.

Они почти не общались: Атто предпочитал давать указания, а Асин боялась лишний раз напомнить о себе. Только вернувшись на Первый, он становился прежним, хорошо знакомым дядюшкой, который улыбался, трепал ее по волосам и не указывал, а советовал. Но чем чаще он становился Нингеном, тем реже появлялся Атто.

Каждое утро, проснувшись и подкрепившись, Асин расчесывала свалявшиеся за ночь волосы, надевала чистое платье, видавшие виды ботинки, безрукавку со свободной птицей – и неслась на причал. И раз за разом она вспоминала песню, которую мурлыкал под нос Вальдекриз. Потому что тоже ждала, глядя в бескрайнее небо и такой же бескрайний океан, слушала их единую мелодию, вдыхала запахи – и от них кружилась голова. Но к Первому то и дело подплывали лишь торговые суда. Сошедших на берег людей частенько интересовала одинокая девушка, сложившая руки будто в молитве. Некоторые даже пытались с ней заговорить, но Асин покачивала головой, виновато улыбалась и отходила в сторону: она ждала не их.