Кошмары приходили после заката, с наступлением сумерек. Как только Пёрл покидала палату, сделав последний осмотр, комната погружалась в алое пламя, тени вибрировали, расползались по полу и лизали изножье кровати. Они не позволяли мне спрятаться под столом. Приходилось утопать под одеялом, с заглушающей музыкой в ушах и зажмуренными глазами. И глупо ждать. А ждала я либо наступления рассвета, либо… его.
Но с той самой ночи, которую мы провели под столом… Каллума я не видела. Лишь однажды услышала от Пёрл, что он уехал из штаба, чтобы помочь родственникам наемников с похоронами. Когда он вернется, никто не знал.
Каллуму нужно было время проститься с его отрядом, с его друзьями и… обретенной семьей.
Однажды вечером, ровно после того, как ушел Эйприл, мое горло странно запершило. Я не понимала, было ли это от обезвоживания, или я просто поперхнулась собственной слюной. Наклонилась, схватившись за горло в отчаянной попытке откашляться. Тело среагировало моментально. Щеки покраснели, и глаза заволокло пеленой. Я мигом потянулась к стакану с водой, смахнула слезу с ресниц, и… тогда-то это и произошло.
– Я вспомнила, – прохрипела я горлом, надсадившимся от кашля, так и не коснувшись губами стакана с водой.
В голове мигом пронеслись кадры воспоминаний о брате. Когда он, будучи маленьким семилетним мальчиком, лежал на больничной койке, пил воду и злился, что никак не может выбить из упертой меня свое глупое обещание.
И только эти слова вызвали нужную реакцию. Семилетний Аксель был слишком хитер, чтобы иметь такую добрую улыбку.