Так он и было. Вслед за Веделой она, будто в полусне, прошла все коридоры, кухни, закутки, в которых они, не дыша, пережидали смены стражи. Это почти наверняка было лишним – но кто-то из здешних стражей мог узнать Омилию, бросить ненароком слишком внимательный взгляд под капюшон, и рисковать не следовало.

Наконец – кажется, вечность блужданий по коридору спустя – они смешались с толпой служанок, стремившихся как можно скорее покинуть замок после работы. Омилия задержала дыхание, проходя мимо кастелянши, но та едва взглянула в её пропуск.

Впервые Омилия вышла из дворцового парка – не через главные ворота, не в карете, влекомой оленями.

Голова её не была покрыта тиарой и лёгким газовым покровом, без которых наследнице не полагалось появляться на людях.

Храмовые служители считали, что благословленная ими ткань защитит «драгоценное дитя» не только от взглядов – от мыслей завистников и недоброжелателей.

В детстве это смущало Омилию, ведь ей постоянно твердили, что у Химмельнов недоброжелателей не бывает.

Ветер сбросил с неё капюшон и растрепал волосы. Ни синих шелков и бархата, ни драгоценных мехов, ни серебра, ни камня, ни кости.

Омилия рассмеялась – раз, другой – и собственный смех прозвучал по-новому.

– Наденьте пока что, – тут же шепнула Ведела. – Так будет безопаснее.

Она послушно натянула капюшон на лоб, но чувство свободы никуда не делось.

Омилия глядела во все глаза – глядела и не могла наглядеться. Богатые, парадные улицы Химмельборга выглядели совсем иначе ближе к ночи, когда валовые огни высвечивали только красивое, скрывая остальное, а люди не жались к стенам домов, провожая её кортеж криками и рукоплесканиями, а были, кажется, везде, несмотря на поздний час – настоящие хозяева этого города.

Омилия взволнованно заглядывала в их лица – стараясь не задерживаться взглядом слишком надолго – вдыхала запахи, и слушала, слушала… Разговоры, шёпоты, окрики, смех… Дворцовый парк никогда не бывал таким живым – даже если там собирались сотни, тысячи гостей.

– Нам сюда. Теперь сюда.

Новый и новый поворот за Веделой – пару раз Омилия оборачивалась, пытаясь высмотреть их охранников, но ни разу никого не увидела.

Богатые районы сердца города сменились другими, незнакомыми.

При малейшем упоминании таких районов на совещаниях или во время приёма просителей ноздри Кораделы начинали трепетать, будто она учуяла что-то прокисшее, и, должно быть, ещё и поэтому, едва ступив туда, Омилия тут же ощутила, что ей дивно хорошо. Ведела напрягалась всякий раз, как они проходили мимо шумных компаний или нетрезвых мужчин, но Омилия чувствовала: бояться нечего.