Если эта ловушка, она попала в неё, и глупо – как выкрутиться и повернуть всё в свою пользу?

Если Ведела недооценила хитрость тех, кто плёл заговор против неё, и сейчас, в этот самый миг, найденные ею стражи не на жизнь, а на смерть бьются с заговорщиками, как в одном из её любимых романов?

Мир и Душа – если её пленят или убьют, мать просто убьёт её. Омилия в последний раз дёрнула створку, и тут дверь за её спиной тихо распахнулась.

На пороге стоял Унельм Гарт.

Он был ровно таким же, каким запомнился ей по встрече в дворцовом парке – даже лучше. Те же внимательные синие глаза, те же светлые волосы – он, кажется, пригладил их водой – шрам, о котором он ей рассказывал. На этот раз он был одет не в костюм с чужого плеча, а в хорошо сидящие на нём тёмные штаны, высокие сапоги на шнуровке, как у паритеров, кожаную куртку и рубашку – преувеличенно ярко-белую, как будто он купил её специально к их встрече. Тёмно-коричневый шейный платок был завязан, должно быть, щегольски с точки зрения любого здешнего жителя – но Омилии этот залихватский узел показался нелепым, и она нервно хихикнула.

И только тут осознала, что ведь и сама она сейчас не лучше – даже не успела снять Веделин плащ, и платье запачкалось по подолу, а волосы – растрепались.

Но Унельм Гарт смотрел на неё с таким восхищением, будто она явилась к нему в парадной мантии, при тиаре и покрове. Омилии вдруг разом стало безразлично, как она одета.

– Привет, – сказал он, стремительно входя в комнату и закрывая за собой дверь, – поверить не могу, что ты тут!

Он очень просто сказал это «ты» – как что-то, само собой разумеющееся – но почему-то в этом не было ничего оскорбительного. Скорее наоборот – он как будто удостоил Омилию чести, и от одной мысли об этом ей стало страшно и весело одновременно.

– Да я и сама не могу в это поверить, – пробормотала она, зачем-то продолжая дёргать злосчастное окно.

– Жарко? Дай, я помогу. – Он подошёл к ней и, касаясь её плеча собственным, одним сильным рывком отворил окно. Скрипнула рассохшаяся рама, и в комнату ворвался свежий ночной ветер, принёсший с собой запах листьев, близкого дождя и валового жира из прогоревших светильников.

Открыв его, Унельм Гарт вовсе не спешил отступить в сторону. Напротив, продолжил стоять рядом с ней, беззастенчиво сверля её взглядом. Очень близко – слишком близко – на миг Омилия подумала было, что точно, наверняка ошиблась, что приходить сюда не стоило – и в этот самый миг он моргнул, улыбнулся и отступил обратно к двери, туда, где притулился у стены единственный табурет.