– Я присяду?

– Пожалуйста. – Она села напротив, на самый краешек огромной кровати, с очень прямой спиной и гордо вскинутой головой – Корадела могла бы гордиться.

Некоторое время они сидели так же, молча, неподвижно; Омилия старалась не смотреть на Унельма Гарта – её взгляд метался от окна к стене и обратно – но в какой-то момент не удержался, соскользнул, и она увидела, что он нервничает – колени у него слегка подрагивали, несмотря на то, что лица так и не покидала восторженная и весёлая усмешка.

– Меня поразила секретность, с которой твоя подруга… Или служанка, так?.. Взялась за дело. Я уж думал, встречаться придётся где-нибудь в лесу под старым дубом или что-то вроде того, так что на всякий случай оделся потеплее. Кстати! Я принёс тебе подарок.

– Подарок?

– Ну, конечно. Понимаю, мы в Ильморе знаем о манерах меньше вашего, но приходить без подарка на свидание…

– Свидание? – она снова повторила за ним конец фразы, и тут же разозлилась на себя; вскинула бровь в духе Кораделы – высокомерно, холодно. – Никакое это не свидание.

– Как скажешь, – легко согласился он, а потом резко выбросил вперёд руку – словно из ниоткуда явилась и затрепетала на ночном ветру белая лента. Несколько колец взметнулись и опали – на их месте у него на ладони появилась маленькая деревянная шкатулка.

– Вот. – Он привстал с табурета, но не подошёл ближе, и Омилии тоже пришлось встать, чтобы дотянуться до шкатулки. Их пальцы на миг соприкоснулись – смешались воедино тепло рук и дерева – и она тут же отпрянула, села на кровать поглубже. Не сводя взгляда с Унельма Гарта, открыла.

Шкатулка была доверху наполнена конфетами – таких, завёрнутых в коричневую бумагу, местами промаслившуюся, она прежде не ела – даже не видела, и догадалась о том, что это, только по запаху жжёного сахара и орехов.

– Не хуже этих ваших, – заметил Унельм, – на мой вкус, так в чём-то и получше. Попробуешь? Мне интересно, что ты скажешь.

– Я попробую потом.

– Попробуй сейчас, – поговорил он. – Ну, пожалуйста. Я сегодня в такую рань поднялся, чтобы успеть купить их перед службой. К вечеру таких уже не найдёшь.

Дрогнув, Омилия развернула одну из конфет и сунула в рот. Липкая, горьковатая – но со сладкой сердцевиной – она и вправду была ни на что не похожа.

– Довольно вкусно, – признала она не без труда – конфета склеивала рот – и только тут подумала о том, в какой ужас пришла бы Корадела, узнав, что она приняла еду у незнакомца.

И развернула ещё одну.

– Ты, должно быть, удивился, когда я пригласила тебя увидеться, – страннее, чем слышать от него «ты», было говорить то же самой, но глупо было бы продолжать стоять на своём.