– Ещё как. То есть… Я все эти дни с ума сходил, так хотел снова с тобой встретиться.

– Правда? Почему же? – Она всё ещё старалась говорить с прохладцей, но сердце упрямо распевало от радости.

– Тот наш разговор… Знаешь, я всё вспоминал его снова и снова. Давно я ни с кем не разговаривал вот так, по душам. Я всё думал потом… – Он посмотрел куда-то мимо неё, за окно, туда, где ветер гнал по мостовой листья, – почему так вышло? Обычно я ни с кем не откровенничаю. Мне стало интересно снова увидеть тебя – чтобы понять.

– И что же, – спросила она тихо, – понял?

– Пожалуй, нет. – Унельм Гарт улыбнулся как-то по-новому – без прежней уверенности во взгляде. – Разве что… Понял только, что очень хочу говорить с тобой опять, вот и всё. Вообще-то, я понял это и раньше – примерно сразу после того, как тогда ушёл… Но теперь, когда я вижу тебя – и даже уже говорю с тобой – это чувство не ослабело. Наоборот.

– Всё это только слова, – пробормотала Омилия, в ужасе чувствуя, как мысли, обычно холодные, быстрые, точные, как рыбки, превращаются в безвольно закипающий суп.

– Ничего, кроме слов, у меня, к сожалению, для тебя нет, – Унельм Гарт развел руками, – слов, да фокусов, да меня самого. Думаю, парни, которые обычно крутятся около тебя, могут предложить чего получше…

– Это так. Могут.

– И всё-таки ты пригласила меня встретиться.

Омилия рывком поднялась с кровати, прошлась по комнате:

– Я вовсе не для того тебя пригласила, – отрезала она, стараясь на него не смотреть, – чтобы выслушивать любезности или есть конфеты. Я только, только…

– Только что? – он, судя по всему, и не думал на неё обижаться – сидел на жёстком табурете без спинки так же расслабленно, как до того – на дворцовой скамейке, и, запрокинув голову, следил за Омилией взглядом.

– Только… Только хотела понять, кто ты и зачем заставил меня думать о себе.

– Это действительно страшное преступление: заставить тебя думать обо мне против твоей воли. И раз уж я и вправду виноват, то готов понести наказание. Только скажи, какое?

– Хватит смеяться!

– Я вовсе не смеюсь. – Но он смеялся и, не в силах ничего с собой поделать, Омилия тоже тихо рассмеялась, и некоторое время так, смеясь, они глядели друг на друга.

– Я правда, правда очень хотел увидеть тебя опять, – сказал он, резко посерьёзнев, и Омилия призналась:

– Я тоже. – И сразу же она почувствовала себя легко, легко, как никогда, хотя все инстинкты, взращённые дворцом, восставали против подобной беспечности.

– Я почему-то так и подумал, получив твоё письмо.

Омилия вспыхнула: