Сейчас следовало думать не об этом.

Омилия потянула дверь на себя. Комната, обнаружившаяся за ней, оказалась маленькой – по меркам дворца, крошечной. Пыльное зеркало над широкой кроватью под тёмным покрывалом, умывальник, табурет, ширма – вот и вся обстановка. Единственное окно с жёлтыми стеклами выходило в тупик, и там, судя по звукам, свирепо дрались то ли дети, то ли кошки.

В комнате было душно, и Омилия попыталась открыть нижнюю створку окна, но ничего не вышло – её как будто заклинило намертво. Она побоялась тянуть сильнее, потому что стекло задребезжало, а окно заскрипело так, как будто вот-вот грозило упасть ей на голову.

За стеной кто-то снова застонал, и Омилия с досадой почувствовала, как неудержимо краснеет. Куда вообще привела её Ведела? И почему нельзя было найти более пристойное место встречи? Что вообще подумает о ней Унельм Гарт… Если, конечно, удосужится прийти.

В такой обстановке немудрено, если он и вправду начнёт распускать руки – он ведь понятия не имеет, кто она такая… Во всяком случае, Омилии хотелось верить, и при мысли о том, что Унельм Гарт её обманывает, что он – очередная хитроумная шутка, расставленная кем-то ловушка, ей стало грустно и противно. Стены комнаты как будто сжались сильней.

Кто и зачем вообще мог бы подстроить такое? Мать – чтобы проучить её и принудить к покорности раз и навсегда? Магнус?

Она сама не знала, почему после матери он первый пришёл ей на ум.

«Тень за троном».

Знал бы Биркер, где она сейчас и что делает, разочаровался бы в ней раз и навсегда. Биркер, её любимый братик, Биркер, которому не светит трон, Биркер, ночующий в библиотеке и плетущий паутину слов и интриг в парковой беседке…

Это из-за него – Омилия была посвящена в ту игру – динна Гелли выслали из столицы, а его жену освободили от брачных уз. Из-за него отец отказался от казавшейся выгодной сделки, что предложил посол из жаркого Рамаша. Из-за него на важной церемонии у храмовых служителей Корадела покрылась красной сыпью, которую была не скрыть никакими уловками, и расчихалась так громко, что обо всякой торжественности можно было забыть.

Омилия с досадой дёрнула створку окна ещё раз. Слишком душно – раз такие мысли начинают лезть ей в голову. Так можно до чего угодно додуматься – и из одного только нежелания думать о том, что действительно её волновало.

Она не привыкла не спать всю ночь напролёт – хотя иногда, зачитавшись или устроив вылазку к Биркеру, бывало, весь день зевала, из последних сил держась до вечера… Но сейчас Омилии казалось, что она никогда больше не захочет спать – да и как уснёшь, когда сердце колотится так громко?