– Я написала его от скуки.

– Да брось, – он улыбнулся ласково, как никто никогда – никогда – не улыбался ей. – Ни к чему защищаться. Я бы не стал на тебя нападать. Никогда не сделаю ничего, что могло бы тебя обидеть – я подумал об этом ещё тогда, когда в первый раз увидел тебя. Ты выглядела такой одинокой. И печальной.

Омилия не сразу нашлась с ответом. Их разговор напоминал ей движение наощупь сквозь туман – каждый раз, натыкаясь на неожиданное препятствие, они вздрагивали и отступали – чтобы потом вновь потянуться друг к другу.

– Я вовсе не была такой уж печальной… Мне просто нужно было побыть в одиночестве. Подумать. В последнее время меня редко оставляют в покое.

– Родители? – с понимающим видом уточнил он, и она с готовностью кивнула.

– Понимаю. Это бывает тяжело. Пока я не уехал, мне с моими тоже было не всегда просто. Им трудновато было смириться с тем, что я вырос. С другой стороны, они постоянно подумывали, на ком бы меня женить, да поскорее. Трудно быть родителем, да? Хочешь, чтобы твой ребёнок скорее повзрослел и никогда не взрослел – и желательно одновременно.

– Мне это знакомо. – Унельм Гарт как будто озвучивал её собственные мысли. – С моими всё точно так же. Они тоже… Постоянно думают, с кем бы меня свести.

– Разве ты для этого не слишком юна? Хотя у вас, знатных, всё, наверно, иначе.

– Я не так уж и юна, – буркнула Омилия. – Мне уже шестнадцать.

– Совсем дитя.

– Вовсе нет!

– А споришь, как дитя. – Омилия не удержалась, фыркнула.

– Возможно, есть немножко. Каждый раз, когда думаю о своих родителях, я и чувствую себя ребёнком… Таким же расстроенным и злым, как много лет назад. Сначала… Сначала я подумала даже, что тебя подослали мои родители.

– Подослали? Но зачем?

– Мало ли… – уклончиво ответила она, запоздало поняв, что допустила промах. – С ними никогда не знаешь, чего ожидать. Потом я подумала, что ты подошёл, потому что знаешь меня, и… – она запнулась.

– Понимаю, – сказал Унельм Гарт через некоторое время. – Наверное, если бы я был богатой барышней, и ко мне на балу привязался какой-то оборванец, да ещё препаратор, я бы тоже призадумался: что ему надо? Но вот тебе моё честное слово: я подошёл к тебе только потому, что ты сидела там совсем одна, и я надеялся, что ты мне поможешь. Я даже и не думал, что мы так заболтаемся, и что… – он запнулся и замолчал.

– Значит, хочешь убедить меня, что понятия не имел, кто я? – спросила Омилия, помолчав тоже. Она вдруг заметила, что рукав у него задрался, и виден стал разъём – продолговатая пластина под кожей, твёрдая с виду. Она отвела взгляд.