Отец выглядел спасителем из ада, в который сам же меня посадил. Ненасытный, обезумевший древний эфилеан – чудовище во плоти, жаждущее и меня видеть таковым.

Они уничтожили меня для того, чтобы я смог стать тем, кто был им нужен: животное, убивающее при малейшей возможности. Тот, кого будут бояться и уважать представители высших слоев ночнорожденного мира.

Это был момент принятия.

Я был сломлен своей же семьей просто потому, что оказался не тем, кто им был нужен. Неправильным. Дефектным.

Цепи были разорваны, и в следующую секунду, вырвав пакет, я выпил кровь без малейшей капли сожаления. Без единой мысли о том, кто мог оказаться жертвой.

Женщины, мужчины, дети – плоть.

Плоть – кровь.

Кровь – еда.

Люди – еда.

Убей – или будешь убит.

Я не был тем, кто отобрал эту жизнь, но принял то, что принадлежало мне, и больше не сожалел об этом. Те, кто станет жертвой и падет от моих рук, рано или поздно стали бы жертвами моего отца. Это порочный круг, в который я поневоле оказался втянут и из которого не было выхода.

«Теперь вы получите то, чего так желали».

– Наслаждайтесь.

* * *

Следующие сорок лет я провел в своем доме как полноправный член семьи. Я больше не был «поломанным сыном», годами торчавшим взаперти. Теперь у меня была полная свобода действий. Со временем я предстал перед обществом как следующий наследник главной ветви чистокровного рода Ленсон. Но отношение высших слоев ко мне оказалось другим, не как к отцу. И это было отнюдь не уважение.

Это был страх.

Я заставил их трястись при виде моей персоны, всех до одного. Ночнорожденные должны были признать меня как следующего главу, и мне было абсолютно плевать на их уважение и прочие почести. Я хотел видеть только страх, который сеял сам.

Отец и мать были бесконечно довольны таким раскладом. Пока что. Я позволял им лицезреть себя в таком виде только до того момента, когда посчитаю, что игра в семью закончена и наступит моя сольная часть – месть.

Со временем мой аппетит обошел аппетит отца, а он заставлял меня пить кровь еще больше, приводя все новых и новых жертв. Кровь… Я тонул в ней, упивался до одури. Постепенно рассудок мутнел. В особняке появилась разбитая мебель, убитые служанки.

В те годы я и получил свой уродливый шрам. Я не видел нападающего, он был замотан в какие-то тряпки, открытыми оставались только глаза. Все случилось так быстро, что я даже не успел опомниться – и орудие, созданное из двух реликвий, рассекло мою плоть. Нападавший скрылся, я не успел поймать его из-за раны на лице: порез оказался не критичным, но то, чем было смочено лезвие, ударило в голову, будто оглушив.