Услышав свое человеческое имя, он улыбнулся и прижался носом к ее волосам. В последний раз вдохнул столь любимый запах, а затем обхватил ее лицо ладонями и нежно коснулся губ. Если бы поцелуй мог забрать хоть какую-то долю боли, Гелиен поцеловал бы ее сотни раз. Он не мог ничего изменить – лишь напоследок прикоснуться к жене.
Пока его решимость не погасла, он выскользнул из ее объятий. В груди все нестерпимо болело, ныло и вопило.
– Ты не должен этого делать. – Глаза Кристана опухли и наполнились слезами.
– Нет, должен. – Гелиен попытался обнять сына, но тот отчаянно отмахнулся от него и отступил прочь.
– Нет! Это мое будущее! С самого начала это был
– Мы сами творим свою судьбу. – Гелиен говорил спокойно и уверенно, хотя слова давались с большим трудом. – Я не стал королем, каким должен был быть. Но им станешь ты. Позаботься о матери, Кристан.
В глубине души он всегда знал, что этим все и закончится. Понял это в ту самую минуту, когда впервые увидел сына. Он думал, что выбора нет, но один все же существовал. И Гелиен принял это решение, сам выбрал свою судьбу.
Или же нет?
«Тебе не изменить своей судьбы, ты рожден нести зло. Это лишь вопрос времени», – пронеслись в сознании давние слова смергла. Мог ли он увидеть будущее?
Им с Арэей просто не суждено быть вместе. Сначала им мешали его человеческое происхождение, затем предательство ее отца и, наконец, наследие Гелиена, ставшее проклятием.
Жизнь или смерть?
Но его не ждало ни то ни другое. Что-то совершенно иное.
Он принесет себя в жертву вместо сына, уплатит духам долг предка, но ничто уже не исправит чудовищной ошибки, когда-то совершенной Манусом.
Арэя обхватила плечи руками, пытаясь унять дрожь. Ей снова предстояло пережить ужас, хотя Гелиен обещал, что подобного не повторится. Он не мог вынести страданий жены.
Он знал: то, что ожидало его самого, было гораздо страшнее, чем восемнадцать лет заточения в собственном сознании.
– Скорее, – выпалил Хэвард, махнув на воды Лауна.
Гелиен отвернулся, но Кристан бросился вперед и крепко обнял. Его руки тряслись от напряжения, а грудь – от сдерживаемых всхлипов.
– Я люблю тебя, отец, – сказал он, а потом отошел к Алвису.
Гелиен посмотрел на друзей, и они прижали кулаки к груди – туда, где билось сердце. Их лица говорили больше любых слов.