«Не повторим ли мы их судьбы?» — едва не сорвалось у меня с языка. Но даже предполагать такое было страшно.  

Полкан некоторое время молчал, мы по-прежнему лежали на полу, на его рубахе, прижавшись друг к другу. Было тепло. Я слышала, как бьётся его сердце, а где-то за сараем квакают лягушки. Завтра моя жизнь изменится, она уже изменилось, и у меня есть несколько часов, чтобы принять это. 

— Не десять вёсен прошло — больше. Я был тогда совсем маленький, плохо помню Белёну, — заговорил вдруг Полкан. — Она была рождённой дочерью Могуты, нашего тогдашнего Отца. Наш род — последние дети последней Матери, мы остались только здесь и жили той жизнью, которая радовала Мать. Мы берегли её и себя. Но после того, как умерла Белёна, а Добряна не вынесла горя и сожгла себя и Могуту, Мать закрыла глаза и больше не смотрит на нас. 

Ага, значит, версия следствия, что дом подпалил мужчина, убив ещё и жену — неверна! Но вряд ли островитяне делились своими наблюдениями с чужаками. 

— Могута, как и Велигор, не слышал голос Матери или не хотел исполнять её волю, — продолжал Полкан. — Это привело нас к гибели, только это, а не любовь Белёны к безверцу! Велигор не понимает, что нашего рода больше нет. Божена верит Велигору и думает, что Мать однажды вновь откроет глаза. Она считает, что мир за пределами лишил меня разума, что Горислав не должен был увозить нас из дома Матери, должен был ждать, когда она простит своих последних детей.  

— Божена… Она твоя мама? — поняла вдруг я, вспомнив суровую ведьму. 

— Я родился от Божены и Горислава, — пояснил Полкан. 

Ну да, Матерью они зовут свою богиню, а Отцом, вероятно, жреца (или кто он там?), а родителей, чтобы не запутаться, по именам.   

— Но если вы всей семьёй отсюда уехали и жили какое-то время в городе, почему вернулись? 

— Когда Мать закрыла глаза, а Отец сгорел, многие ушли с острова, — печально ответил Полкан. — Прежней жизни уже не было. Без защиты Матери рано или поздно всё разрушится: дети нашего рода перестали рождаться, наши силы с каждым днём иссякают. Велигор стал новым Отцом, но сам, а не по воле Матери, он никого не смог остановить, в общине остались самые слабые и те, кто побоялись идти в мир за пределами.

Он замолчал, и я чувствовала, как дрожат его пальцы, лежащие на моём плече. Успокаивающе погладила его руку. Полкан прижал меня к себе чуть сильнее и продолжил рассказ: 

— Горислав одним из первых сказал, что мы должны попытаться выжить в большом мире. И увёз Божена и меня. Гориславу мир за пределами понравился, и я к нему быстро привык. Мы помнили Мать, чтили её, берегли память о ней, но Божене было сложнее, чем нам. Я ещё не ведал силы в полной мере, а Гориславу Мать не дала много сил. Божена говорила, что ему легко притворяться безверцем, потому что он не знал истинного благословения Матери и почти как безверец. Чем дальше от Матери, тем слабее становилась она. Божену это злило. И когда Горислав умер семь вёсен назад,  мы с Боженой вернулась в дом Матери. Я обрёл силы, но, если бы я мог попросить Мать отнять их и вернуть Горислава, не думал бы ни мига, попросил бы её вернуть то время.