Гримнир рано учуял след своей жертвы. Змей оставил за собой шлейф слухов, невероятных и пугающих историй, которые распространялись от дворца к дворцу. Ходили слухи о болезнях, о Чуме; слухи о гигантском волке, крадущемся по вековым долинам за холмами, и о молниях с безоблачного неба; слухи, что нечто прокралось в город из Подземного мира, пройдя через мириады катакомб — Левиафан, кричал одноглазый нищенствующий священник, утверждавший, что видел его, Зверь пришел!

Но в городе, где священники уступают только самому Богу, те, кто носит угли беспорядков под своими рясами, могут разжечь величайшие пожары. И этот так называемый нищенствующий монах, одноглазый священник в сером одеянии и широкополой шляпе, от которого пахло дымом и льдом… он был мастером разжигать всепоглощающее пламя даже из тлеющих угольков. Он заявил, что это была ночь разрушения мира, Конца света и начала Армагеддона. И жители Кампо Марцио приняли разглагольствования этого безумца близко к сердцу. Вспыхивали и разгорались драки, когда мужчины, затаив злобу, прорубали себе дорогу в соседние кварталы; жены убивали своих мужей и расхаживали по улицам с отрубленными головами и изуродованными гениталиями. Мужья убивали своих жен и продавали дочерей тому, кто больше заплатит. И все потому, что одноглазый незнакомец с Севера играл на их страхах, как музыкант на лютне.

И сквозь все это Гримнир двигался незамеченным, как один из бесчисленных нищих, которые называли Вечный город своим домом. Он последовал по стопам Всеотца и вскоре оказался на высоком берегу, откуда открывался вид на серебристый Тибр. На берегу возвышалась античная кирпичная башня — часть храма или какого-то другого сооружения, ныне утраченного. Время и стихии разрушили фундамент башни, ее квадратные зубчатые стены, и от них остались только три стены и полуразрушенная лестница. Из-под башни, из недр земли, торчало такое же античное дерево. Ветви и стволы переплетались между гниющими кирпичами, так что Гримнир уже не мог сказать, где начинались одни и заканчивались другие. Он присел на корточки с подветренной стороны башни и заметил ветхий мост из камня и дерева через реку.

— Сломанный мост, — пробормотал он. — А это, должно быть, Ватиканский холм.

На дальнем берегу реки возвышался холм. В его тени Гримнир разглядел стены еще одного сооружения. Огромная базилика, защищенная крепостными валами, с открытыми воротами. Глаза Гримнира сузились. Это место имело такую же дурную репутацию, как и мост, ведущий к нему, — заросшее сорняками и гниющее, его камни крошились, а ворота свисали с проржавевших петель. И, казалось, каждого бродягу в Риме притягивало к этому месту, как железо к магниту.