— Фо! — Гримнир что-то проворчал себе под нос. Опустив голову, он откашлялся и сплюнул себе под ноги.

Грубая рука с силой толкнула его в спину стоявшего перед ним прокаженного.

— Прояви хоть немного уважения, ты, свинья-говноед! — сказал вонючий нищий, который был крупнее остальных. — Ты на крыльце у Господа, а не в каком-нибудь притоне в пригороде! — Другие смеялись и толкали его; седобородый и его юный протеже повернули головы и сердито посмотрели на него.

У Гримнира, сына Балегира, и в лучшие дни не хватало терпения. Но сегодня… это был не лучший его день. Когда рана, ставшая причиной смерти Скади, все еще была свежа и кровоточила, когда в его груди все еще кипел неконтролируемый гнев на болотную ведьму Атлу и он чувствовал себя пешкой в игре между враждующими богами — и все это в сочетании с его собственным врожденным дурным настроением — резкое слово, сказанное в неподходящий момент мог стать тем пером, которое перевесит чашу весов. Но слово и удар? Оскорбление от какого-то редкозубого нахала, от которого разило самомнением? Нар! Это было уже слишком.

Рука с черными ногтями, крепко сжимавшая одеяло на его плечах, разжалась, когда Гримнир развернулся, его единственный глаз уставился на нищего, который поднял на него руку, взглядом, способным раскалить железо. В этот момент, когда ярость в его желудке вытеснила чувство уверенности, Гримнир осознал истинную цель тонкого колдовства Всеотца. Он был изолирован. Один. Притянутый к месту над рекой Тибр, к мосту, сделанному из плавучего дерева и слюны. И он был бок о бок с сотнями ревностных глупцов, которым нечего было терять в этой жизни, но которые могли все приобрести в обещанной вечности.

Слишком поздно Гримнир понял, что угодил прямо в ловушку Одина.

Он решил, что прятаться больше нет смысла. Усмехнувшись, он сбросил одеяло с плеч, выпрямился во весь рост и с вызовом откинул голову назад. Золотые, серебряные и костяные бусы звякнули друг о друга. Его единственный красный глаз пылал гневом. Другой блестел, как холодная слоновая кость, серебряные руны, выгравированные на его радужной оболочке, сверкали в холодном воздухе. Нищие вокруг него отшатнулись от его свирепого вида, и Гримнир выхватил Хат из ножен.

— Еще раз дотронешься до меня, крыса, и я верну тебе обрубок!

Гнев сменился страхом на чумазых лицах толпящихся нищих. Здоровяк был готов броситься на Гримнира, когда над толпой раздался резкий голос. Голос, исполненный силы: