* * *

Так вот она какая — пещера, в которую спускается Аматэрасу. Или не спускается… Киоко уже не была уверена, что понимает, как всё устроено. Где в этом божественном мире верх, где низ. Где небо, а где земля. Потому что порой облака стелются по земле, а на небе, как оказалось, есть рисовые поля. Но Киоко знала точно: эта пещера — ночное убежище солнца, в которое она так мечтала попасть. Нет, он мечтал. А она хотела только найти его, поговорить с братом ещё хотя бы раз и спросить, отчего же богиня не защитила его. Ни его, ни их мать, ни отца…

И стоило ей об этом вспомнить, стоило застарелой боли дать о себе знать — явился свет. Тысячи и тысячи лучей пронизывали всё пространство, заполняя его от стены до стены, от пола до потолка, не оставляя укромных мест. Тени разбежались, тьма усохла, освобождая место для неё — Аматэрасу.

Киоко прищурилась и часто заморгала, но скорее по привычке, чем из необходимости. Ей и глаза были вовсе не нужны, она видела совсем иначе, всей собой. Как и слышала. И чувствовала. И то тело — тот её образ из последней жизни, что она оставила вместе с именем, — было лишь обликом.

Свет не слепил. Не мёртвую Киоко. И потому она, широко распахнув глаза и всю свою ками навстречу богине, разглядывала, слушала, ощущала её тепло. Аматэрасу была красивее всех живущих, красивее всех богов, которых она встречала. Даже Инари — как бы обидно ей ни было это услышать — не могла сравниться красотой и совершенством с Аматэрасу. Если бы кицунэ узрели это величие, они бы сменили веру. Если бы люди могли увидеть её, Ватацуми не сумел бы удержать их любовь.

Наверное, поэтому люди видят лишь безликий свет. Наверное, от этого и не способны разглядеть, что за ним скрыто.

Сотканная из самого света, она была похожа на человека. На Творца, как поправила бы её Инари. Каждый палец, каждая частичка, каждый рин кожи Аматэрасу — всё лучилось, всё согревало. Её волосы жидким золотом стекали по спине и стелились за ней. Её кимоно было соткано из того же света, а узоры его — сплетения лучей, направленных самой богиней. Только лицо её было скрыто узорчатой маской — не разглядеть ясных глаз.

Теперь Киоко понимала, отчего Хидэаки был так влюблён. Совершенство невозможно не любить. И хотя он вряд ли его видел — всё же умел как-то чувствовать.