– Потому что дар у меня слабый. Считайте, что его вовсе нет.

– Зачем же вы лжете? – мужчина вздернул бровь. – Впрочем, у меня нет времени спорить с вами. Добавлю лишь: то, что вы с Диего рассказали о поселении, тревожит. Мы наблюдали за жителями пустыни издалека, подмечали особенности. Жалкая кучка выживших, калеки, они не были нашим приоритетом. Но теперь… Общение с мертвыми, миражи. Способность некоторых входить в тело мертвого бога без амулетов – и выходить оттуда живыми.

Повисла неуютная тишина. За маленьким зарешеченным окошком начинало светлеть небо. Наконец, вздохнув, птичий человек сказал:

– Не смотрите на меня таким затравленным взглядом. В конце концов, мы здесь пока еще не чудовища. Месяц-два отдохните, приведите в порядок свои дела. А затем мы официально предложим вам присоединиться к исследовательской группе, только и всего.

Я с трудом поднялась. Голова кружилась, тело казалось налитым свинцом, болели ноги и спина. Птичий человек не подал мне руки, остался сидеть. Его голос нагнал меня у двери:

– Знаете, когда-то давно ваш дядя работал с людьми, на чью память неправильно наложили вуаль. Они не узнавали себя в зеркале, не отзывались на собственное имя. Должно быть, Фернвальд испугался, что и с вами произойдет нечто подобное. Это я вот к чему подвожу: то, что устроил ваш дядя – предательство короны. И только благодаря Алану нам удастся замять это дело. Если бы о вашем побеге узнали, к примеру, завтра вечером, Фернвальд легко бы не отделался. Его бы лишили всего и, скорее всего, казнили.

Я навалилась на ручку, вышла, прислонилась к стене. Тянуло спину, ноги словно онемели. Нужно было собраться с духом, чтобы сделать шаг. Диего медленно поднялся, держась за спинку стула, и застыл, покачиваясь. Фернвальд дернул его за руку, пробормотал: «Гиблое дело, даже не пытайся».

Алан, про которого, казалось, все забыли, вскочил со стула. Я посмотрела в его глаза и испугалась: они были красными, взгляд – безумным.

По телу прошла волна дрожи.

– Энрике! – Крик Диего был пронзительным.

Внезапно поняла, что не только я дрожу: все вокруг трясется. Сильнее и сильнее с каждой секундой. Пол заходил ходуном; столик накренился, упали чашки, брызнув недопитым чаем и фарфором. Стулья, смешно подпрыгивая, поползли в угол, один перевернулся, задрав к потолку тонкие ножки. Оконное стекло разлетелось, захлопали ставни. В помещение ворвался холодный, совсем не весенний ветер, закружил вихрем пыль и стекло, бросился мне в лицо. Я упала на колени, еле успев прикрыть руками голову.

– Эни, успокойся, – дядин голос едва пробивался через весь этот шум.