Попытка унять стихию успехом не увенчалась. Ветер закручивал воронку в тесной комнате, срывал шторы, толкал мебель на людей. Я пыталась считать секунды, но на второй минуте каждый раз сбивалась и начинала заново, путаясь в мыслях и числах.

Ветер стих внезапно. Сперва я не двигалась, боясь, что все повторится, но потом немного осмелела и открыла глаза.

Фернвальд глухо стонал, прижимая ладонь к ране на лбу, кровь сочилась меж пальцев, тонкой струйкой стекала к запястью. Руки Диего были исцарапаны; он, чуть сощурившись, смотрел на меня. Обеспокоенно и удивленно.

– Это не я… Я не…

– Это я сделал, – я повернулась на голос и увидела Алана.

Я совсем забыла о нем, испугавшись за Фернвальда и Диего.

Алан стоял, прислонившись к стене, весь бледный – но на его лице и руках не было царапин. Он запустил руку в карман, вынул что-то, поднес к глазам. Губы его тронула улыбка.

Внезапно Алан прикрыл глаза и упал. Страшно, как тряпичная кукла, лицом вперед.

Фернвальд рванулся, попытался встать, но не смог. Дополз до распростершегося на полу тела, с трудом перевернул его. Ощупал голову, измерил пульс, а затем вытащил из-под руки Алана небольшой камень с острыми ребрами и сверкающими гранями.

– Помогите! Кто-нибудь!

Дверь рядом со мной отворилась, птичий человек пронзительно крикнул. На его зов слетелись одетые в черное люди. Они подняли Алана и унесли, а дядя остался сидеть. По его щекам текли слезы.

Спустя несколько долгих минут дядя вскочил, бросился к выходу. Мы с Диего тоже хотели последовать за ним, но нас остановили. Отвели в специальную комнату, где заставили подписать документ о неразглашении и надеть на шею тонкую литую цепочку.

– На этом все, – сказал птичий человек. – Раз в месяц будете писать отчет о вашем местонахождении – о том, чем занимаетесь и с кем общаетесь. Цепочку постарайтесь не снимать лишний раз, иначе нам придется потревожить вас своим приездом. Подробные инструкции получите на днях, доставим в дом герцога Алерта.

Алан когда-то рассказывал, что зеркальные камни вырастают в подвалах или на чердаках домов, стены которых видели, как поколения сменялись поколениями, как мучительно умирали одни люди и рождались другие. Камень становился сердцем места, куда складывали ненужные вещи – и ненужную память; они искусно прятались в старых ковровых рулонах, прирастали к стенкам расстроенных роялей, ютились под тканевыми крышами вышедших из моды торшеров, бросали блики на пыльные бокалы. Казалось, они делали все вокруг своей частью, впитывали сущность окружающих предметов. Захочешь вернуть на стену старинную картину – рама рассыплется трухой, стоит лишь к ней прикоснуться; бросишь ключи на стол (например, зайдешь проверить, осталось ли на чердаке место для новой порции ненужного) – и он подогнет ножки, обвалится, вздымая пыль.