– Фернвальд тебя обижал?

– Нет. Почему ты спросила?

Она остановилась, положила руки мне на плечи, заглянула в глаза.

– Не ври мне. Почему ты сбежала из его дома? Он сделал тебе что-то плохое?

– Я влюбилась в Диего, – выпалила я, чувствуя, как краска заливает лицо. – Он предложил мне поехать с ним, и я согласилась. Дядя был не против, даже дал нам денег.

– Боюсь, Диего был лишь предлогом, удачно подвернувшимся шансом, – покачала головой мама. – Я не сомневаюсь в том, что ты любишь этого человека. Ему очень повезло. Но ты выросла на моих глазах, и я знаю, на что ты способна и чего никогда не сделаешь.

– Плохо ты меня знаешь. – Я повела плечом, стряхивая ее руки.

Они безвольно повисли вдоль маминого тела.

Я прикусила язык, поняв, что, вероятно, обидела ее.

– Извини. Я не хотела…

– Я не ждала длинных писем; тех, что ты посылала – коротких, в несколько предложений, – было достаточно. Я стала волноваться, когда ты вдруг совсем замолчала. Не могла спать, собирала вещи в чемодан и раскладывала обратно. А потом пришло письмо от Фернвальда. О том, что ты уехала и напишешь, когда устроишься на новом месте. Однажды я все-таки собралась с силами и приехала в столицу. Но выяснить ничего не удалось. И все твои вещи, Энрике, почему они были в комнате вместе с дорожным чемоданом?

– Я купила все новое!

Надо же, Фернвальд даже не обмолвился о том, что мама приезжала в город. Почему промолчал? Впрочем, ему, тяжело переживающему ситуацию с Аланом, было не до слов.

Мама крепко сжала мою руку.

– Так что он сделал?

В глазах ее было что-то такое, что заставило меня нервно облизнуть губы. И заговорить – медленно, словно выдавливая из горла слова:

– Он давал мне настойки, от которых крутило живот. Убедил, что это яд. Медленный, но верный. Потом он рассказал: это была попытка изменить сознание, снять барьеры, которые мешают моему дару. Да только…

Она не дала мне договорить, крепко обняв.

– Прости меня. Отпуская тебя, я надеялась, что Фернвальд тебе поможет. А он только все испортил.

– Нет. Я рада, что встретила его.