Тогда-то Эйрика и схватили. Судья решил, что тот околдовал его дочь и заставил плясать под свою дудку. Клаус Хедегор выпытывал у пленника, знает ли тот, чем занималась его дочь ночью. На этом месте Боуги запнулся, и Диса все поняла.
Эйрик бы никогда не промолчал. Захотел бы – но не смог, потому что таков уж он был.
– Что он сказал?
Боуги медленно вздохнул и прикрыл глаза.
– Что судья и сам узнает через девять месяцев.
Дисе хотелось закрыть лицо руками, или схватить серп и отсечь Боуги язык, или полоснуть себя по руке так, чтобы кровь брызнула во все стороны. Вместо этого она сдавила свои плечи так, что останутся синяки, и очень медленно выдохнула. Она готова была хоть сейчас поклясться на Библии, что Эйрик и пальцем не тронул эту девицу. Он даже не хотел выводить судью из себя. Просто решил, что, раз уж так сложились обстоятельства, почему бы не посмеяться всласть напоследок?
– Ясно. – Это все, что она сумела выдавить из себя. – Что теперь?
Теперь Эйрик сидел в тюремной яме в Бессастадире и ожидал, пока его через месяц перевезут в Тингведлир, где на альтинге решится его судьба.
– Ну и каковы шансы, что его сожгут или отрубят голову? – В голосе Дисы не было никакого любопытства. Она и сама знала.
– Это сложный вопрос. Строго говоря, Эйрик не нарушил закон и никому не причинил вред колдовством, а выдвинуть обвинение можно только в этом случае. Если бы не то, что Эльсе потеряла память…
Пока до альтинга оставалось время, Боуги намеревался отыскать тех, кто выступит на стороне защиты. Ему были нужны люди влиятельные и хорошо знакомые с Эйриком. Первым делом он решил отправиться в Скаульхольт к епископу, чтобы тот замолвил словечко за любимого ученика. Этот человек, хотя уже довольно пожилой, все еще сохранял прежнее влияние, на которое можно было опереться. Еще Боуги надеялся, что на стороне Эйрика выступит его брат Паудль, который, несмотря на свои годы, уже входил в малый тинг и пользовался уважением.
– А ты сам? – уточнила Диса.
Боуги смешался. Он боялся этого вопроса и в то же время ждал его.
– Шесть лет назад Маргрету судили за колдовство. – Боуги осекся, надеясь, что Диса как-нибудь сама все поймет, но та неумолимо молчала, заставляя его продолжать. – Датчанам ничего не стоит заново открыть дело. А у меня трое детей…
– Ты хотя бы не будешь свидетелем обвинения?
На это Боуги ничего не сказал. Он смотрел на свои руки, сжимающие пустую кружку, затем усилием воли заставил себя поднять глаза на Дису. «Этот-то выбирает семью, – подумала она с тоской. – Между другом и женой он выберет жену».