* * *

Она тоже выбирала мужа, но отнюдь не из страха остаться одной. Диса умела вести хозяйство, заботиться о тех, кто в ней нуждался, и занимать себя работой, которая не позволяла пустоте проникнуть в голову. Не тот гребец, кто винит весла в своих несчастьях[15]. Дело было в другом: Эйрик был ее. Она сама пришла к нему, добилась его, сама соткала свое счастье, как валькирия из тех, у которых вместо грузил отрубленные головы, а нить они подбивают мечом[16]. Упустить его теперь? Дать умереть, так и не высказав ему в глаза, сколько боли он ей причинил?

Но день шел за днем, а Магнус с Лаугой все не возвращались. Отсутствие новостей мучило Дису больше, чем самые плохие новости. Она пыталась отвлечься, но Эйрик, запертый в темнице, не давал ей покоя. Диса злилась на себя, что так толком и не освоила гальд, живя бок о бок с сильнейшим колдуном, а «Серой кожи» под рукой больше не было. Резать руны она тоже не научилась, – Тоура никогда к ним не прибегала, – а Эйрик предпочитал держать свои чары вдали от посторонних глаз, даже если это были глаза его жены. Она могла бы воспользоваться гальдраставами, но не нашла того, с помощью которого можно извлечь человека из тюрьмы. Если он и существовал, то остался в «Серой коже», говорить с которой умел только Эйрик.

Она сама прибегала только к тем ставам, которые помогали в ежедневной жизни: знала, какая вязь нужна, чтобы облегчить роды или чтобы девушка могла разжечь страсть в нерешительном парне. Когда-то она вручила Паудлю став, чтобы он мог победить в глиме, и воспользовалась другим, снимающим злое колдовство, дабы поднять зачарованную бочку. Для нынешней же беды не подходило ничего из того, что у нее было. Запасы трав, и те иссякали, даже замок-трава почти закончилась. Спрятанная в коробе, она превратилась в труху. Надо было что-то придумать!

– Теперь ты выглядишь решительно, – заметил Арни.

Тишина в бадстове висела такая, что от потрескивания сухих водорослей в очаге вздрагивал спящий пес. Дом дышал беспокойством и ждал. Диса села на их с Эйриком постель, где до того спала Стейннун, и долго смотрела прямо перед собой, пока в глазах не появилась резь, а в голове не посветлело.

– Хочу вытащить его, чтобы бросить, – сказала она, – или убить. Пока не могу выбрать, что именно.

Арни опустился перед сестрой прямо на пол, и она неожиданно для себя отметила, что братец повзрослел: вытянулся, оброс, глаза сделались большими и какими-то илисто-мутными, как озерное дно. Не знай она, что ему всего десять лет, решила бы, что его со дня на день конфирмуют.