– Теперь у меня никого не осталось в том доме, на юге, – совсем тихо сказала Адела.

Королева вздрогнула, прекратила изучать поле и лишь теперь запоздало удивилась: как отчетливо она все различает, а ведь сумерки сильны, туман клубится плотной занавесью, всякое дерево норовит прикинуться человеком, а всякий покойник кажется корягой или тенью в траве.

– Нельзя вылечить? – сухо уточнила Изабелла у сына шторма, указав на Абу.

– Я так стар, что уже не знаю верных ответов, – задумался Оллэ, глядя то на Кортэ, продолжающего терзать тело маари, то на мертвого скорченного Абу. – Я всю жизнь отдавал младшим не то, что следует. Учил убивать и так пытался избавиться от собственного безумия, пугающего меня куда более угрозы поражения… Я щедро делился смертью и оставлял без внимания жизнь. Даже сегодня я выдрал две пряди раха лишь потому, что гнев того потребовал. Слепой гнев. Не знаю, каких богов благодарить за то, что Кортэ отказался учиться у меня. Он и без того был несколько… вспыльчив. Я наставлял бы его, требуя сдерживать порывы и строго учитывать свои желания и страсти, как скупердяи учитывают накопленное золото. Я превратил бы его в ничтожество, а без меня он оказался свободен стать кем-то новым и интересным. Даже золото он теперь умеет не просто копить, но и пускать в дело.

Оллэ обернулся к слугам, доставившим воду в двух больших бочонках. Покинув шатер, сын шторма долго мылся, отфыркивался, отскабливал кровь. Пил воду, снова мылся. Наконец, облился с головой, натянул добытую расторопным слугой рубаху и снова приблизился к королеве, учтиво исполнив поклон. Сел рядом с Абу, тронул запястье южанина, проверяя пульс – вдруг да ошибся? Не выявив чуда, сын шторма нахохлился и покосился на королеву.

– Я был дурным учителем и смог вырастить лишь двух учеников, которыми горжусь. Ноттэ – он взял у меня лучшее, а затем так упрямо и настойчиво отказался от прочего, что мы разругались. Абу… – нэрриха улыбнулся грустно и даже горько. – Абу получил то, что пожелал. Он обманул меня, избежав и ссоры, и навязываемых мною лишних знаний. Я пытался сделать его воином, я давал ему понимание трав, чтобы он мог постепенно перекроить свое нескладное тело, предпочитающее жиреть и отдыхать, пока рассудок трудится. О, упрямый безумец был лучшим из учеников, он смог втереться в доверие и заставил меня делать то, что было важно ему. Лезть в вашу войну, выходить на бой против детей ветра и отказывать в защите ему самому, Аше и даже вам, королева. Он управлял мною, а я позволял ему плести интриги и забавлялся тем, как он ловок и как сам я смешон… иногда. И вот я доигрался. – Оллэ бледно улыбнулся. – Ноттэ вернулся в мир, но произошло это весьма далеко отсюда, и пребывает он в каком-то ином виде, к тому же не моими стараниями сбылось долгожданное. Даже новость я узнал не от родного ветра, а лишь из привета, присланного сыном заката, он по-прежнему умеет быть вежливым… Кортэ, не задумываясь, перекроил под себя законы мироздания и продолжает уродовать их, незыблемые, отчаянно выдирая то, что полагает важным, за что готов платить любую цену. А я сижу и чувствую себя опустошенным.