— Найди самую жуть, самую мерзость, так любимую им, — прорезался голос Иахима. — Найди зло, что он есть.

Это было сложно.

Мысли вились в Мурзе, сплетались в один клубок. Казалось, будто сунул руку в аквариум, кишащий гадами. Ведёшь осторожно ладонь, а вокруг, царапая чешуйками, проскальзывая под пальцами, снуют змеи, шипят, покусывают, вот-вот наберутся смелости и набросятся. Где тут ухватить самую жирную?

— Если видишь ненависть, направленную на тебя, — словно услышал Штессан, — возьми её.

— Хорошо, — прошептал Лёшка.

Он потянулся к черной, с алыми прожилками змее внутри Мурзы. Змея хранила образ Лёшки, его глаза, его прыжок с лестницы, дом, в котором он жил, огрызок кирпичной стены у стройки на Егорова, Ленкин подъезд и то, как он пятился к нему спиной.

Змея была пропитана ядом.

— Возьми её, — повторил мечник. — И надень ошейник из своего ца. Это особая стяжка. Не на тело, на мысль. Затяни крепко-накрепко.

Ненависть извивалась и шипела. Лёшка посмотрел ей в слепые глаза, встряхнул. Шарик ца наплыл и, вытянувшись, охватил змею под маленькой, рассерженной головой тесным золотистым кольцом, врезался в чешую.

— Если готово, — сказал Иахим, — оставь его ненависть ему.

Лёшка кивнул и отпустил окольцованную змею обратно. Поблёскивая золотом, гад поспешно скрылся среди себе подобных. Интересно, подумалось, делает ли кольцо гада королём всех гадов?

Выход из ойме дался Лёшке неожиданно тяжело, его повело от Мурзы к забору, и только рука Штессана не позволила ему бултыхнуться в траву рядом с одним из вяло ворочающихся загонщиков.

— В порядке? — спросил Иахим.

— Да, — сказал Лёшка, у которого плясали в глазах золотистые мушки. — Теперь всё?

— Да.

— Эй! — крикнул Мурза. — Что вы со мной сделали?

Штессан повернул голову.

— Ты свободен, вянгэ, — сказал он.

— Серьёзно?

Мурза растянул губы в недоверчивой ухмылке.