Я уставился на нее во все глаза.

– Ты тоже безумна, – тихо проговорил я.

– Да что ты знаешь о безумии? – прошипела Нимуэ. – Ты и твой умишко, твой жалкий, никчемный умишко! Ты смеешь судить меня? Ах, боль! – Она с размаху ударила ножом в глиняную грудь. – Боль! Боль!

Безумцы за моей спиной эхом подхватили ее крик.

– Боль! Боль! – ликовали они. Одни хлопали в ладоши, другие радостно смеялись.

– Прекрати! – заорал я.

Нимуэ склонилась над истерзанной фигурой, занеся нож.

– Хочешь, чтобы она к тебе вернулась, Дерфель?

– Да. – Я чуть не плакал.

– Она для тебя всего дороже?

– Ты сама знаешь, что да.

– Ты лучше возляжешь вот с ней, – Нимуэ указала на гротескную глиняную фигуру, – нежели с Олвен?

– Я не знаю иных женщин, кроме Кайнвин, – отозвался я.

– Тогда я верну ее тебе, – промолвила Нимуэ, ласково погладив глиняный лоб. – Я отдам тебе твою Кайнвин, – пообещала она, – но сперва ты вручишь мне то, что всего дороже для меня. Такова моя цена.

– И что же для тебя дороже всего? – спросил я, заранее зная ответ.

– Ты принесешь мне Экскалибур, Дерфель, – промолвила Нимуэ, – и ты приведешь ко мне Гвидра.

– Гвидра-то зачем? – воскликнул я. – Он же не сын правителя!

– Затем, что Гвидр был обещан богам, а боги не отступаются от обещанного. Ты должен привести его ко мне до наступления полнолуния. Ты доставишь Гвидра и меч к слиянию вод под сенью Нант-Ддуу. Знаешь, где это?

– Знаю, – мрачно кивнул я.

– Но если ты их не доставишь, Дерфель, тогда клянусь тебе, что страдания Кайнвин умножатся стократ. Я запущу червей ей в живот, я сделаю так, что глаза ее вытекут, кожа облезет и плоть сгниет на крошащихся костях; и хотя Кайнвин будет молить о смерти, убить я ее не убью, но лишь дам ей боль. Боль, и ничего, кроме боли.