Мне отчаянно хотелось броситься на Нимуэ и задушить ее – покончить с нею раз и навсегда. Некогда она была мне другом, а когда-то и возлюбленной, но теперь она ушла от меня слишком далеко, в мир, где духи реальны, а реальность – пустая забава.

– Приведи ко мне Гвидра и принеси мне Экскалибур, – продолжала Нимуэ, посверкивая единственным глазом во мраке пещеры, – и я освобожу Кайнвин от Иной плоти, а тебя от твоей клятвы и отдам тебе две вещи. – Она пошарила позади себя и вытащила какую-то тряпку. Встряхнула ее, развернула – и я узнал старый плащ, украденный у меня в Иске. Поискала что-то в складках плаща, нашла, поднесла к свету – между ее большим и указательным пальцем поблескивал осколок агата из кольца Кайнвин. – Меч и жертва – за плащ и камень, – промолвила она. – Ты это сделаешь, Дерфель?

– Да, – кивнул я. Выполнять обещание я вовсе не собирался, но что еще сказать – не знал. – А теперь ты позволишь мне побыть с ней? – спросил я.

– Нет, – улыбнулась Нимуэ. – Но ты никак хочешь, чтобы нынче ночью она отдохнула? Хорошо. На одну-единственную ночь, Дерфель, я дам ей передышку. – Нимуэ сдула с глиняной фигуры угольки и пепел, повытаскивала ягоды и сняла пришпиленные к телу амулеты. – Поутру я верну их на место, – пообещала она.

– Нет!

– Не все, – заверила Нимуэ, – но с каждым днем я буду добавлять все новые, пока не узнаю, что ты пришел к слиянию вод под сенью Нант-Ддуу. – Она вытащила из живота фигуры осколок обожженной кости. – А когда я заполучу меч, – продолжала она, – мое безумное воинство разведет такие костры, что ночь в канун Самайна превратится в день. А Гвидр к тебе еще вернется, Дерфель. Он упокоится в Котле, боги поцелуем пробудят его к жизни, Олвен возляжет с ним, и он выедет в сиянии славы с Экскалибуром в руке. – Нимуэ взяла кувшин, плеснула воды на лоб статуи и легко, осторожно втерла влагу в поблескивающую глину. – Теперь ступай, – приказала она, – твоя Кайнвин мирно уснет, а Олвен должна показать тебе еще кое-что. На рассвете уйдешь.

Я протолкался сквозь толпу ухмыляющихся уродов, обступивших вход, и поспешил следом за Плясуньей вдоль утеса к соседней пещере. Внутри обнаружилась еще одна глиняная фигура, на сей раз – мужская. Олвен указала на нее – и захихикала.

– Это я? – спросил я, ибо поверхность глиняной фигуры была гладкой, без всяких отметин, но затем, приглядевшись в темноте повнимательнее, я заметил: глаза у статуи выколоты.

– Нет, господин, это не ты, – заверила Олвен. Она склонилась над жуткой фигурой и подобрала длинную костяную иголку, лежавшую тут же, у ног. – Гляди, – пригласила она и воткнула иголку в глиняную ступню. Откуда-то позади нас раздался жалобный стон. Олвен прыснула. – Еще разок, – промолвила она и воткнула иглу в другую ступню, и снова кто-то вскрикнул от боли. Олвен рассмеялась и нащупала мою руку. – Пойдем, – позвала она и подвела меня к глубокой трещине в скале.