Звонок Воррагама выбил директора из колеи. Глаза его всегда отличались кровавым отливом – будто глаза вурдалака. А после разговора с Воррагамом глаза померкли, приобретая выражение виноватости. Ненадолго задержавшись около зеркала и не узнавая сам себя, такого слабовольного и жалкого, Бесцеля схватил пистолет с глушителем и, осатанело оскаливая зубы, расстрелял своё отражение. Потом, наступая на ледышки расколоченного зеркала, Толстый Том пошёл куда-то в дальний угол и там, утробно ухая, тяпнул стакан пиратского рому – бочонок стоял в боковом помещении, напоминавшем капитанскую каюту бригантины.

Стакан огнеподобного напитка вернул ему былую силу и уверенность. И опять, приступая к работе над боевиком, господин Бесцеля чёрные перчатки натянул, громкоголосо ободряя сам себя:

– Главное, патронов не жалеть, не скупердяйничать! А глотку раззявливать да каркать почём зря – любая ворона умеет, любая сорока-воровка.

3

Выстрелы в кабинете Бесцели никого из работников уже не удивляли. Но кабинет Литаги находился за стеной, и потому доставалось ему больше всех остальных; первое время, сидя за столом, читая рукописи, он кланялся каждому выстрелу – машинально пригибался. Ну, а потом ничего, попривык и только усмехался; опять эта толстая чушка играет в войнушку.

Вот и сейчас, вернувшись из командировки, Литага пришёл к себе в кабинет и вскоре услышал пальбу за стеной. Это было в порядке вещей. Но Литага никогда ещё не слышал тревожную кнопку, её тональность оказалась настолько мерзкой и противной – хотелось бежать и умолять, чтобы как можно скорей отключили. И он действительно хотел бежать, но тут, слава богу, сирена заглохла, оставляя после себя неприятное послевкусие.

«Что такое? – Он тревожно посмотрел на стену, за которой находился Толстый Том. – Никогда ещё такого воя не было!»

Кабинет Литаги – тесная клетушка, но ему и этого хватало, потому что волка ноги кормят, некогда рассиживаться, скрепки на столе перебирать. Из-за тесноты в кабинете Литага умудрился книжные полки соорудить не только на стенах – и потолок использовал. И столько тут было всевозможных бумаг, затиснутых в чёрные, белые, красные и полосатые папки – никто, кроме Литаги, вовек не разберётся в этой мешанине рукописей, которые отчасти уже изданы, отчасти приготовлены к изданию.

Чихая от пыли, Ермакей достал из загашника заранее припасённую «кровавую рукопись», которую он раздобыл как будто в командировке – надо ж было как-то оправдаться перед директором. А для того, чтобы рукопись выглядела более убедительно, Литага положил её в красную папку, с которой словно бы капала кровь – такое впечатление создавалось от киновари, перемешанной с серебряными блёстками.