– Мне с тобой хорошо. Мне кажется, мы рождены друг для друга.

– Всё это красивые слова. А действительность… Да ты не слепая, сама разве не видишь, что происходит? – Он помолчал, прежде чем пуститься в долгий откровенный разговор. – В этом печальном логове я передумал много разных дум и даже сам не заметил, как однажды в глухую, промозглую ночь в душе у меня произошёл отчаянный обвал.

– Какой такой обвал?

– Не знаю, как сказать? Примерно такой же, какой случается в глубокой шахте, где происходит добыча золотоносной руды. Понимаешь? Обвалившаяся порода – порода человеческого духа, до сих пор казавшаяся незыблемой – придавила в душе у меня светлые, добрые мысли, перекрыла доступ кислорода к надежде, вере и любви. И тогда, в ту ночь, мне вслед за Пушкиным так страстно захотелось закричать: «Святая Русь мне становится невтерпёж!» Мне захотелось куда-нибудь поскорее отсюда уехать. Куда? Всё равно. И на чём – всё равно. Хоть на тарантасе, хоть верхом на палочке.

Музарина горько усмехнулась:

– «Я душой русский, но не могу жить в Родине!» Так воскликнул русский барин в знаменитом «Тарантасе» Сологуба.

– Вот-вот. И мне захотелось примерно так воскликнуть, хотя я себя и не чувствую барином. От горечи, обиды и унижения, от слабости надломленного духа я в мыслях дошёл до того, что Россию можно любить только издали – изнутри любить Россию невозможно. Да и в самом деле! Как хорошо, как славно любить Россию из Парижа, например, или из Лондона, или из Рима. Как хорошо сидеть, балдеть на берегу Итальянской или Французской Ривьеры и всей душою тосковать по берегам великой Волги-матушки, по которым, быть может, именно в эти минуты корячатся бурлаки, от перенапряжения надрывая жилы и по колено погружаясь в береговую грязь, изорвав одежонку, изгваздавшись до полусмерти. А как хорошо, как чудесно после хрустальной рюмки коньяка или бутылочки бордо фланировать где-нибудь на Елисейских полях и тосковать, всей душою кручиниться о пшеничных, ржаных полях России, где, может быть, именно в эти минуты град побил весь урожай и с приходом зимы люди там будут с голоду пухнуть. Да, любить Россию издали куда как проще, легче, нежели вариться в её крутой жаре или в морозах корчиться на пару с ямщиком на проклятых русских перегонах, где давно погас последний свет в окошке и надежда в сердце вот-вот погаснет. Да, любить Россию изнутри – со всеми её потрохами и святостью, доходящей порою до святотатства – такую Россию любить далеко не многие способны. «Россия – это место моего рождения, но уж никак не Родина», – так в разговоре с Достоевским откровенничал Иван Тургенев. А ведь этот Иван – далеко не дурак. Вот что горько, обидно.