— Вон возле тех холмов должны найтись пещеры. Но так мы уходим слишком на запад, — недовольно бормотал Ларт. А на третий день пути, отмеченный все той же тишиной, он встрепенулся и принюхался:

— Опять… Опять, как тогда, в горах. Запах.

— Они близко! — вскочил на ноги Рехи и схватился за костяной меч.

— Они здесь!

Внезапно воздух всколыхнулся и зазвенел. Всего на мгновение. Всего на один короткий миг. Засада. Засада все-таки таилась, но в отдалении, не в самом лагере и не возле дороги. Кто-то шел за странниками от самых гор, кто-то напустил на них ящеров, кто-то позволил ступить на дорогу. Не Митрий ли? Он ведь тоже любил испытывать. Хотя вряд ли, свой мерзкий человеческий запах им не удавалось скрыть до конца. Они не атаковали открыто, они не показывались, точно пустынные призраки. Ныне оружием им служили подлые тугие луки.

Оперенная стрела летела далеко, быстро и метко. Рехи видел ее, чувствовал колебание линий вокруг, но не успевал уцепиться за них. Нити выскальзывали и спутывались, скользкие, еще более мерзкие, чем обычно. И не хватило бы никакой ловкости, чтобы уклониться. Все происходило слишком быстро, в какие-то доли секунды. Полет стрелы, едва уловимый оглушительный гул натянутых черных нитей.

«Вот это и все? Вот так и закончится мой путь?» — промелькнула мысль. Хотя нет, даже не мысль, а ощущение холодной и легкой опустошенности: больше никаких Стражей Вселенной, никаких Двенадцатых, Тринадцатых и прочих с их семрглами и великим долгом. Ничего. Наконечник стрелы в сердце — вот и весь ответ. И никакой встречи с Лойэ. За что? За что все так?

— Рехи!

Голос медленнее стрелы, задушенный наполненный острой мукой голос. Рехи не понимал, откуда он идет, кто его зовет. Он ожидал острую боль в районе груди и скорую погибель, темноту, ничто. Но прошел миг и другой, а ничего подобного не происходило.

— Ларт!

Страшное осознание обрушилось резко, оглушающе, как удар плашмя тяжелым двуручным мечом. Даже хуже, во много раз хуже. Сбылись все страшные предчувствия, настолько страшные, что все это время их в слова-то не хотелось облекать, чтоб не привлечь к себе. А они, подлые, все-таки сбылись.

Рехи растерянной стоял посреди лагеря, а перед ним застыл с искаженным лицом Ларт, его Ларт.

И из живота у него торчала крупная стрела, вошедшая на половину древка.

Падая, он прошептал:

— Ведь я пообещал, что не дам тебе умереть.

Побелевшие губы тронула его неизменная обезоруживающая улыбка, искаженная страданием. А потом вновь посыпались стрелы, стрелы, стрелы… Или мир раскалывался надвое, как пророчили семарглы. Мир, отраженный в глазах Ларта.