Рехи хотелось содрать с себя кожу, кинуть ее в огонь и сжечь, чтобы возродиться кем-то новым, в другом времени, в другом мире. Лишь бы с Лартом и Лойэ рядом. Все остальные мало интересовали, не хотел он спасать вот такой мир. Спасать тех, кто убил Ларта. Таким глупым самопожертвованием не отличался даже лиловый жрец из «доброго» прошлого.

«Лойэ тоже не уцелела, нет, Лойэ тоже мертва!» — возникала навязчивая мысль, которая окончательно сводила с ума. Воспоминания о рое стрел, об этих безумных воинах Бастиона не позволяли надеяться на лучшее. «Секта, там была секта. Он предупреждал! Зачем? Зачем мы шли туда?» — ненавидел себя Рехи. Он мерил шагами пещеру, вспоминая, как недавно вступил в бой с несколькими врагами. У них оказались стальные клинки, а он перехватил меч Ларта и разил им с удвоенной силой, сплетая металл с шипящими клубками линий.

— Да! Это Страж! Это наш Страж! — кричали противники, когда острие пробивало ржавые доспехи. Они падали, когда расплавлялась сталь брони. Как будто не понимая, что умирают, они улыбались и ликовали:

— Это он! Пришел наш спаситель!

Но «спаситель» снимал головы с тех, до кого удавалось дотянуться. Потом они наконец-то отстали, отступили и оставили в покое на какое-то время. Запыхавшийся, выбившийся из сил Рехи чудом нашел пещеру и сумел дотащить до нее Ларта. Вскоре на какое-то время воцарилась темнота и тишина, вернее, он просто лишился сознания.

Пробуждение же оглушило страшным пониманием, что произошедшее — это не дурной сон. Ларт лежал рядом в беспамятстве и только временами вздрагивал, задевая рану. Вскоре он очнулся, но состояние его ухудшалось с каждой минутой. И вот так прошла уже вторая смена красных сумерек.

Рехи выглядывал из пещеры, ожидая возвращения врагов. Но большую часть времени он сидел возле Ларта, пытаясь хоть чем-то помочь ему. Он натаскал из реки в горстях воду, пытался промыть рану или напоить Ларта, но это не помогало. В конце концов, Рехи просто сел рядом, закрыв лицо руками, и прошептал дрожащим голосом:

— Ларт, что мне делать?

Он не чувствовал себя настолько слабым даже в детстве, даже в тот день, когда его с головой засыпало песком. Тогда он стремился, барахтался и боролся, сражаясь с силами природы. Так же он вытаскивал себя после урагана, так же брел в неизвестность. Он двигался и что-то еще совершал. А здесь оставалось лишь приближение ледяной неизбежности. Она читалась в затуманенных глазах Ларта. Постепенно он прекращал свою борьбу, страдания перешибли его волю. К тому же он еще возле гор считал, что выполнил до конца свой долг проводника. Но неужели из-за этого следовало умереть? Или все лишь фигуры в игре Двенадцатого? Его послушные куклы? Рехи не желал услышать ответ на свой нехитрый вопрос. Но все же Ларт почти в привычной манере небрежно скривил спекшиеся губы: