— Но ты-то не Вкитор! Ты лучше! — подавшись вперед, почти взмолилась Лойэ. Она застывала единым стремлением обнять его, убедить в величии силы Стража, способной возвращать к жизни, ткать из линий мира. Запретное знание, запретный поступок. В Рехи сталкивались сила бессмертных и заветное желание любого смертного.

— Я слабее, я не могу повторить то, что сделал тогда с Лартом. Ларт еще был жив. Я не умею воскрешать, — глотая слова, отозвался Рехи, давясь и стеная. Лойэ оскалила клыки и ударила кулаком по воздуху:

— Хватит! Не хочу слушать! Ты можешь все ради тех, кто тебе дорог. — Она отвернулась к окну, голос ее из рыка превратился в печальное пение: — А Натт… ты слишком мало его знал. — Но вновь перекатился в рык. — Для тебя он так и остался, наверное, чужим.

Рехи заплакал навзрыд. Слезы стирали образ Лойэ, оставляя горьким слепцом в мире смутных очертаний. Он всю жизнь внимал лишь теням на стене, лишь отражениях вещих смыслов. Всю жизнь тянулась эта завеса слез. А теперь сам смысл изошел, его украла смерть, значения слов и поступков смешивались. И оставалось только безвольно рыдать над осколками, доставшимися «в награду» после длинного бессмысленного пути.

— Лойэ! Да, я знал Натта слишком мало, но и за то время он стал для меня самым дорогим созданием на свете! — кричал Рехи, простирая руки, но не смея коснуться. Он утирал кулаками слезы, чтобы вновь отчетливо увидеть любимую. Она имела право на свою жестокость, на все эти слова, но и у него не оставалось сил терпеть. Он надеялся, что в последний миг она тоже разрыдается и обнимет его. Тогда остались бы хотя бы обломки зыбкого счастья, а не отравленная зола одиночества.

Но Лойэ смотрела на него прямо и неподвижно. Она не проронила и слезинки. Рехи ощутил на язык вкус пепла.

— Сила твоя показала другое. — Она замолчала, с усилием продолжив после тяжелой паузы: — Сила, линии — пыль, пустота. Наш сын погиб из-за тебя. Вот и все. Думаешь, я прощу тебя? Думаешь, мне нужны оправдания?

— Нет.

— Тогда иди, если не можешь ничего исправить. Если твоя сила нужна каким-то Стражам, к ним и отправляйся.

Рехи понял, что это настоящий конец. Распалось все. С ним говорила уже не Лойэ-любимая, а Лойэ-правительница, которая жестоким приказом изгоняла из деревни на верную смерть. Лучше бы пырнула клинком, как раньше, оставила новый шрам, а потом простила бы. Но она оставалась непривычно спокойной и страшной. Голос ее превратился в глас пустоши. Рехи медленно спускался со второго яруса. Он вновь сел на лавку у стола-сундука, поставив перед собой фигурку ящера. «Пусть останется здесь. Как последнее напоминание обо мне. Захочешь совсем уничтожить меня — выбросишь. Больше от меня ничего не останется», — подумал Рехи и встал.