— И почему? Почему не спас? Почему не помог?! — хрипел Рехи, сбиваясь с дыхания. Он нанес еще несколько отножных диагональных ударов, крутанулся на месте и остановился, так ни разу и не попав по надоедливо-спокойной цели.

— Если бы спас, черные линии раскроили землю на еще один разлом, — оправдывался Сумеречный.

— К ящерам! — закричал Рехи, запрокидывая голову и раскидывая руки. Он готовился принять ответный удар Сумеречного, прямо в сердце. Но вспомнил, что у противника нет меча. Как нет и тела, как нет и жизни. Значит, поединок с ним ничего не менял, ни к чему не приводил. Мертвым за мертвых не отомстить, не вернуть погибших к жизни.

— Ты не понимаешь! Весь остаток материка! Тогда бы погибли все… — продолжал Сумеречный. — Хотя этих всех и так очень мало.

Рехи вновь погружался в оцепенение. Он тяжело дышал, опираясь на длинный меч. Воздух вырывался хрипами, изо рта сыпался песок, а к губам и лицу плотной маской горя лип черный пепел.

— И какой тогда толк от такой силы? — дрогнувшим голосом спросил Рехи, сдерживаясь от новых слез. От них саднило глаза, но долгий путь иссушил изнутри, вновь превратил кожу в сморщенный пергамент. Будто каждый странник пути земного — книга. Его фолиант, начертанный безымянным летописцем, неумолимо подходил к концу.

— Никакого, Рехи. Абсолютно, — ответил Сумеречный, садясь на песок напротив.

— Это… это Митрий тебе такой ограничение вшил? — давясь и вздрагивая, спросил Рехи.

— Получается, он.

Рехи замотал головой: чтобы вновь ничего не слышать, погрузившись в колодец, чтобы вновь идти призраком пустоши без мыслей и слов, чтобы чувства оглохли. Так немного легче, так не сбивала волна поминутной смены гнева и апатии. Две стихии боролись, скручивая нутро тугим узлом. В животе от их копошенья поселился тянущий холод, все как будто застыло и вытянулось. Все его тело — натянутая тетива, лук. А стрела — душа. Скоро-скоро ее обещали выпустить. Да в цель бы, а не в пустоту. Была бы цель, стрела бы полетела. Рехи упрямо напоминал себе, для чего идет: он не просто убегал от гнева Лойэ и самого себя, нет, он шел к Разрушенной Цитадели, чтобы все исправить. Но отчего так больно? И так мало веры в свои силы! Явление бессмертных в лохмотьях лишь подтачивали их.

— Мы все отравлены этой жизнью, в которой цена чудес — чья-то смерть, — вздохнул Сумеречный, пряча лицо в скрещенных руках, и весь превратился в неприметный черный валун. Рехи же вновь закружился на месте от бессильного гнева, крича пустоте:

— Митрий! Ты все это начал! Что, ты хотел, чтобы я стал таким же, как ты? Чтобы я тоже потерял все? А знаешь что, плохо ты сражался за свою семью, если потерял ее в том далеком мире. Плохо! Не в полную силу!