Жри, тварь. Это единственное, чего ты заслуживаешь. Ты должна пахнуть сыростью и мхом, но никак не яблоками.

Захар говорил, что у меня в глазах божьи коровки. А я стеснялась ему сказать, что у него мотыльки. Белые мотыльки с черными крапинками на крылышках.

Тора задыхалась, но я держала ее волосы крепко – так держат Zahnrad перед тем, как сломать.

– Зажмурься. Ты же учила его отгораживаться от реальности, – рычу я. – Зажмурься и представь, что ты в аду!

Мне часто снилась наша с Захаром свадьба. И наша дочь. Ее левый глаз был похож на божью-коровку, правый – на мотылька. Захар учил с ней математику, а я пекла пироги. Без яблок.

Тора билась в судорогах.

– Аня… Как по-твоему, что будет с Аней, если я ее не догоню?

Я думала, что успокоюсь, когда умою тварь грязью. Думала, остановлюсь, когда она ослабеет и ее голос уйдет в отпуск. Но я ошиблась: лицо Торы утратило человеческие черты, а я по-прежнему прижимала ее к земле. И била, била о высохшие корни дуба…

Я ждала, когда Тора выплюнет легкие.

По вечерам я мысленно желала Захару спокойной ночи. Мысленно надевала самую красивую ночную рубашку и кромсала ржавыми ножницами фиолетовые колготки.

Но спокойной ночи теперь желать некому. Из-за нее.

Я разберу Тору на части. Сердце – отдельно. Печень – отдельно. Пальцы – отдельно.

– Зажмурься!

Я наградила ее градом ударов, замесила, как тесто. Приготовила из нее гребаный пирог с яблоками.

Когда я заплетала косички, то представляла, что Захар мне помогает. Что сейчас мы поедем в школу танцев и запишемся на танго. Или на вальс, неважно. Главное – вместе. Я бы делилась с ним сигаретами. Одеялом в горошек.

Тора стонала. Я подняла ее голову в последний раз и со всей силы ударила о корень.

Поздравляю, Ди. У тебя страйк.

Стон прекратился резко. Мгновенно. Где-то вдали каркнул ворон. Он потерял свою ворону.

Я сидела на ледяной земле, вся в крови и грязи, и била обмякшее тело. Но что за удовольствие, когда оно мертво?