– Папа! – прорвалось сквозь слёзы.

– Котик, где ты? – выдохнул он. Его рука тряслась, словно по ней пропустили электричество.

– Не знаю! Здесь нет окон, это какой-то… подвал… Я… я сидела с Сарой в том нашем кафе, а потом я пошла домой. Ко мне… ко мне подошёл мужчина в переулке, прямо на улице, и я дальше не помню, совсем ничего, даже его лица и я очнулась здесь и у них тоже нет лиц у них маски на лицах и у одного пистолет и им что-то нужно от тебя они все говорят что ты должен… что-то…

– Ты в порядке? – Глупейший вопрос, но что ещё он мог спросить? – Ты цела?

– Мне страшно. – Спазм превратил её голос в едва различимое поскуливание. Никогда прежде Ян не слышал от неё подобного звука. – Я умру.

– Нет-нет-нет-нет, прекрати, всё будет хорошо, – выпалил он, с ужасом осознавая, насколько необоснованы его утешения. – Я сделаю, что они хотят, – заявил он с бóльшей твёрдостью. – Я обещаю. Тебя отпустят, доча, всё будет…

Её короткий вскрик и гудки в трубке. Один из сторожей, что был с Ритой в подвале и носил маску, разорвал связь.

Ян закрыл и открыл глаза.

– Сколько вы хотите? – Кажется, он уже задавал этот вопрос. Он пытался говорить спокойно, надеясь, что страшный человек не замечает, как дрожит его нижняя челюсть, точно вышедшая из пазов выдвижная полка, которую пытаются затолкать на место. – Чтобы вы понимали, здесь какая-то ошибка. У меня нет огромных доходов. Я снимаю квартиру в Мангейме, далеко не самую лучшую, и в банке у меня тысяч шесть евро, ну, чуть больше. Я пятый год живу в Германии, но сбережения стали стабильно появляться только с прошлого года, до этого всё уходило на обустройство, эти хлопоты с переездом и прочим, и Рите надо было учиться, но я могу, я могу взять в долг… – Тут он понял, что его понесло не туда, и осёкся. – Неважно. Я всё вам отдам. Отпустите мою дочь. У меня больше никого нет, кроме неё.

Он ведь всё сказал правильно? Деньги – что ещё от него можно хотеть? Он не был ни влиятельным политиком, ни чиновником, ни миллионером – детский врач, что до эмиграции, что после. Хороший детский врач, даже очень, таким его считали – но не более. Значит, деньги. Его дочь в заложниках, посредник сидит рядом, готовый озвучить условия, так к чему тянуть и не покончить с этим кошмаром скорее?

И всё же… Было что-то странное в том, что Горак – настоящее это имя или нет – явился на встречу сам. Что-то неправильное. Если на то пошло, всё теперь казалось неправильным – и неслучайным – с самого начала. Они познакомились три дня назад в уличном ресторанчике (Ян вспомнил, что знакомство инициировал Горак: спросил прикурить и уточнил, не чех ли Ян, а дальше разговор завязался, чему очень способствовали шесть выпитых за вечер кружек пива). Горак ему приглянулся, пусть сейчас это и казалось невероятным. Вчера Горак предложил Яну подняться на гору Утлиберг. Новый приятель, казалось, был крайне удивлён, узнав, что за неделю пребывания в Швейцарии Ян ни разу не побывал на вершине. «Оттуда можно сделать восхитительные снимки Цюриха», – живописал Горак. Он был уже в курсе увлечения Яна пейзажной фотографией. Ян сам разболтал ему после первой кружки пива в том ресторанчике.