– Будьте вы прокляты.

– Мне было приятно познакомиться, господин Макаров. Далеко не все мои…

Не дослушав, Ян повернулся и направился к вышке. Шагал он быстро.

***

Это было не самое впечатляющее сооружение из тех, что ему доводилось видеть, и точно не самое высокое. Просто конструкция из металлических балок с треугольной смотровой площадкой на вершине. Она чем-то напоминала опору ЛЭП, которую опоясывала лестница. У человека, свалившегося с её вершины, подумал Ян кисло, был, пожалуй, шанс остаться в живых – если можно считать жизнью состояние овоща. У подножия башни распустились зонтики уличного ресторанчика. В прогретом воздухе стоял запах жареных сосисок и картошки фри. Первые посетители уже направлялись с полными подносами к своим столикам.

Ян оглянулся проверить, ушёл ли Горак. Тот оставался на скамье, прямой, худой и чёрный – силуэт, вырезанный в пространстве. Как он говорил? «Вы ведь думали о том, чтобы со всем покончить, верно?».

Да, он думал. Он ни разу не заплакал после смерти Марии, даже на похоронах, и все, кто подходил к нему с соболезнованиями, задерживались перед ним недолго. Он ощущал себя каменным, даже глаза словно слеплены из гипса. Таким же он оставался, когда лежал в темноте спальни на кровати, ставшей в два раза больше, и пялился в потолок. В ночь после похорон… и на следующую… и многие ночи после. Он – и мысли, часть из которых сводилась именно к тому, чтобы «со всем покончить, верно?».

В уме он перебирал варианты – исключительно от нечего делать, конечно, только от нечего делать, – и находил их или слишком ненадёжными, или слишком болезненными, или слишком сложными. Петля. Пуля. Газ. Таблетки – он мог их достать. Но никогда не прыжок с высоты. Даже теоретически. Никогда.

Что помешало ему довести эти размышления до конца? Инстинкт самосохранения, не иначе. Но в первую очередь, Рита. Провернуть задуманное означало вывалить на дочь второй грузовик дерьма сразу поверх первого.

И вот момент, о котором Ян думал ночами, приближается с каждым его шагом. Теперь ему совсем не хочется этого приближения. Ужас его колоссален. Он ощущает себя персонажем сна обколотого тяжелобольного, в панике мечущегося на пропитанных потом жарких простынях и не способного проснуться.

Вторую половину пути Ян проделал не столь решительно. Он вдруг начал ощущать каждую секунду своего движения. Это был совершенно новый, изумивший его опыт, и Ян пытался удержаться за мгновения, отследить их, замедлить. У лестницы на башню выстроилась очередь из двух человек, и он обрадовался даже столь ничтожной задержке. Появилась мысль метнуться к стойке ресторанчика, купить бутылку чего-нибудь самого крепкого и накидаться, чтобы подавить кошмар предстоящего восхождения. Потом Ян вспомнил историю о парне, который избил собственную мать ради богатства, и понял: если он напьётся, никакого подъёма на обзорную площадку не будет. Он станет тем парнем. Ян вздрогнул. И занял очередь, которая, пока он мешкал, сократилась до одного человека, пожилого японца в панаме.