– Я хочу, чтобы они жили, – сказал Стас, ни к кому не обращаясь. Залез в душевую кабину и обнял ледяные тела. Трупы смотрели на него через закрытые веки. По бледным лицам стекали струи горячей воды, обнажая забитые в головы гвозди.
– Живите! – закричал он в отчаянии.
Пальцы Алены дрогнули в его руке.
* * *
Стас сжал кулаки.
Злость схлынула, осталась только горечь.
– Умри.
Тело Алены обмякло, упало с табурета на пол. Кухню наполнил смрад разложения.
На душе стало спокойно, голова прояснилась. Рухнувший с небес на землю ливень развеял запах мертвых лилий.
Стас прошел в детскую. Саша лежала на кровати, свернувшись калачиком. Стас склонился к ней, поцеловал в ледяной висок. Губы обжег металл. Он освободит дочь, как освободил Алену, а потом возможно освободит себя, но чуть позже, у него было еще дело, про которое нельзя забывать.
* * *
Вода клокотала в стоках, мимо бежали люди. Ночь падала на город.
Стас стоял у дома, в котором жила Зоя, и смотрел на окна, представляя, как жадные руки сестры покрываются черными пятнами.
– Беру и помню, – сказал он дождю.
Голуби и совы
Голуби и совы
Тихо. Ваня повернулся со спины на бок, уперся взглядом в стену. Дотронулся до шершавых, будто пеплом припорошенных, бревен. Свеча догорела часа два назад. Время то растягивалось, то сжималось, – как всегда, когда он не мог уснуть. Мама раньше не уходила так надолго, оставив его одного, и никогда не уходила ночью.
На чердаке зашуршала солома, захлопали крылья. Ваня натянул тяжелое ватное одеяло до носа, поджал ноги и замер. В доме больше не было тихо. С чердака доносилось приглушенное воркованье. Голуби не спали. Мама говорила, что в городах голуби такие же опасные твари, как крысы, питающиеся отходами и разносящие болезни. Ваня никогда не был в городе и крыс видел только на картинке в «Щелкунчике», но мама никогда не врет, хотя иногда не говорит всей правды, как этим вечером. На его вопросы она отвечала, что все в порядке, а сама то беспокойно смотрела на люк, ведущий на чердак, прислушиваясь к воркованью голубей; то выходила на крыльцо, стояла там несколько минут, теребя кончики платка, накинутого на плечи. Смотрела на Ваню своими большими темными глазами, почти красными в отблесках горящего дерева, и в них блестели слезы. Потом ушла, обещала, что вернется до того, как стемнеет, но вот уже глубокая ночь, а ее все нет.