Ваня откинул одеяло и спустил ноги на студеный пол. Прошлепал босыми ногами по гладким доскам до маленького окошка. За стеклом клубился туман, черный как сажа. Днем, когда тусклый свет пробивался через плотные клубы, Ване иногда удавалось рассмотреть кривые сучья и изъязвленную кору огромного клена, росшего рядом с домом. Дерево горело изнутри, только огромные цепи, обвивавшие ствол, не давали ему распасться на части. Из огненной раны вылетали снопы искр. Мутные сполохи пламени были видны и ночью, но не сейчас.

Ваня натянул край рукава на ладонь и протер стекло. Не помогло.

Вдруг снаружи что-то промелькнуло, кровавые мутные искры брызнули в туман. Ваня отпрянул от окна, отбежал, ударился о стол, раздался звон стекла (должно быть, упал и разбился стакан). В стену бухнуло. Все стихло, голуби перестали хлопать крыльями и замолчали.

Сова, всего лишь сова. Совы охотятся по ночам.

Ваня на ощупь подошел к буфету, нашел спички, достал из верхнего ящика свечу и зажег. Крохотный огонек не смог полностью прогнать темноту, но с ним было не так страшно.

Спать не хотелось, Ваня подумал, что можно полистать книги, но тут ему в голову пришла другая идея. Мама запрещала подниматься на чердак к голубям, но сейчас, пока ее нет дома, он может это сделать. И она ни о чем не узнает.

Стоило мысли зародиться, как она больше не давала покоя. Ваня сел на кровать, поставил свечу на пол и посмотрел на скрытый полутьмой люк в потолке.

Примерно раз в неделю мама поднималась на чердак и возвращалась оттуда с птицей, ощипывала ее, сидя на крыльце, затем варила густой жирный суп, который сама не ела. Ване всегда казалось странным, что из тощей маленькой птички, получалась целая кастрюлька мягкого, студенистого мяса. Куры и индейки на вкус были совершенно другими.

Было одновременно и страшно, и любопытно.

Ваня с сомнением посмотрел на входную дверь. Вдруг мама войдет прямо сейчас, и все поймет? Ведь чердак, как и лес, был запретным местом. В лесу жили совы, а на чердаке – голуби. Совы крали плохих мальчиков, уносили в чащу и там разрывали на части, а голуби были похожи на крыс.

Ночь тянулась, свеча таяла, а Ваня никак не мог решиться. Он сидел, прислушиваясь к скрипу старого деревянного дома, шуршанию перьев, слабому потрескиванию горящего клена. Наблюдал, как по стенам скользят красноватые сполохи от пламени. Лизнут буфет, мамину кровать, некрашеный стол у окна, пробегут по деревянной лестнице, с балясинами из березы, ведущей на чердак, расположенной у противоположной от входной двери стены.

Наконец, Ваня собрался с духом, встал с кровати, взял свечу, подошел к лестнице. Схватился потной ладошкой за перила, поставил ногу на ступеньку, снова оглянулся на дверь, боясь, что вот сейчас мама и войдет. Но дверь не открылась, впустив в дом туман с запахом гари, как бывало, когда мама возвращалась из леса. Ваня поднялся по лестнице, с сомнением посмотрел на люк, сердце билось в груди, как голубка в маминых руках за секунду до того, как она сворачивала птице шею. Одной рукой он уперся в крышку, одновременно боясь и надеясь, что она не поддастся, но крышка откинулась, громко хлопнув о потолок. Пути назад не было.