После завтрака мама дала Ване шуршащий пакет с надписью. Ваня знал, что такое буквы, но мама говорила, что ему еще рано учиться читать. В пакете была новая книга, с яркой картинкой на обложке.

– Что здесь написано?

– «Новое платье короля», Ганс-Христиан Андерсен.

Ваня переворачивал плотные страницы, разглядывая разноцветные иллюстрации, он долго сидел над картинкой, где голый мужчина гордо шел по улице среди пестро разодетой толпы. Что-то было не так, у мужчины на теле были нарисованы три точки, одна на животе и две на груди. Ваня поскреб картинку ногтем, может прилипло что, но нет, точки остались на своих местах, присмотревшись, он понял, что это не просто точки, а маленькие кружочки. Ваня задрал рубашку к подбородку и посмотрел на свои грудь и живот, никаких точек-кружочков.

– Что ты делаешь?

– Ничего, – спохватился Ваня и опустил рубашку.

Но все же спросил:

– Мам, а что это у дяди? – И ткнул пальцем в точки-кружочки.

– Ничего, – ответила она, чуть помедлив, но на ее лице появилось виноватое, растерянное выражение, такое он видел лишь однажды. Когда мама опрокинула на себя таз с водой и задрала рубашку, чтобы отжать, у мамы тоже была дырочка на животе. Она сказала, что у нее эта дырочка, потому что она женщина, а у мальчиков дырочек нет.

Человек на картинке был мальчиком. У Вани зародилось подозрение, что мама ему врет.

* * *

Черные мертвые глаза «Российских деятелей культуры и науки девятнадцатого века» пугали. Вите казалось, что они знают все ее тайны и страхи. Суровые, мрачные, они корили ее за совершенные грехи.

Кричали проносившиеся мимо поезда. Сквозняк трепал распущенные волосы. Название станции – «Отрадное» – никак не вязалось с чувствами, владевшими Витой. Не было в ее жизни никакой отрады, только пустота.

Иногда, когда она ехала по зеленой ветке метро, вместо станции «Трубная» ей слышалось «Трупная». Труп, кадавр, покойник – Вита старалась вспомнить все синонимы слова «мертвец», скоро так будут называть и ее.

В конечном итоге самым страшным грехом оказалось не убийство, а то, что они сделали. Вита дотронулась до предплечья, под драпом и бинтами болела рана, не заживающая вот уже несколько месяцев. Тогда это казалось правильным – помочь Насте.

Вита всегда думала, что очищение будет сродни той жуткой сцене из «Одержимой», где Изабель Аджани мечется по подземному переходу, исторгая из себя веру вместе с красно-белой слизью. Но не было ни слизи, ни судорог, только всеобъемлющая, абсолютная пустота. Вместе со скверной исчезло все, что делало ее собой. Ее будто выскребли – так вычищают эмбрион из матки.