Осталась только оболочка. Тень в бегущем мимо порочном счастливом мире.

Она не знала, что сделала Настя. И не хотела знать, ибо даже соучастие переполнило чашу.

Следующие несколько месяцев растянулись в долгий джонт.

Она была невинной и пустой – настолько, что больше не могла с этим жить. Самоубийство страшный грех, и если она согрешит снова, то, возможно, станет собой хотя бы в аду.

Вита подошла к краю платформы. В туннеле завыл поезд, из темноты вырвался яркий луч. Вита сделала шаг.

* * *

Ваня, стоя рядом с домом, задумчиво смотрел на мутное серое нечто, которое мама называла небом. В книжках небо ярко-голубое, с желтой улыбающаяся рожицей днем, и темно-синее, припорошенное белыми звездами, ночью. Над их домом небо всегда скрывал туман и никаких «рожиц» Ваня не видел. Может, если смотреть долго-долго, он что-нибудь заметит? Но пока только совы взрезали марево огромными крыльями.

Из дома вышла мама, неся в руках двух голубей.

«Опять суп», – обречено решил Ваня. Но мама вышла на середину двора и подкинула птиц вверх, выпуская на волю. Не успели голуби скрыться в тумане, как на них налетели совы и растерзали. Громко хлопая крыльями и щелкая окровавленными клювами, опустились маме на плечи и вытянутые руки.

– Голубей нужно убивать, – сказала мама.

Совы сорвались с ее плеч и рук, подлетели к полыхавшему жаром дуплу в клене, протиснулись между цепей и скрылись в огне.

Ваня наблюдал за происходящим, приоткрыв рот, пытаясь понять, что происходит. Стало грустно и страшно, впервые он испугался мамы – не того, что она отругает за провинность, но ее самой.

* * *

В последнее время мама изменилась. Подолгу сидела у Ваниной кровати, думая, что он спит, но Ваня не спал. Он подсматривал за мамой из-под полуопущенных век. На ее лице эмоции менялись, как картинки в книжке, когда быстро-быстро переворачиваешь листы. Грусть, злость, страх, отчаяние, жалость. Мама грызла ногти, спохватываясь, зажимала ладони между колен и плакала. Вскакивала, беспокойно ходила по комнате, шептала что-то, из всех слов Ваня мог разобрать только «крысы» и «голуби». Иногда шипящее незнакомое – «эрешкигаль», звенящее – «вита». Потом мама останавливалась и смотрела на потолок. Раз даже взяла нож и кинулась к лестнице, ведущей на чердак, но безвольно села на нижнюю ступеньку и долго плакала, заглушая рыдания ладонями. Нож, выпавший из маминой руки, зловеще мерцал в пламени догоравшей свечи.

Голуби беспокойно шелестели крыльями и ворковали на чердаке, словно тоже чувствовали перемену.

В их маленьком уютном мирке, среди туманного леса теперь жила тревога. И все это было связано с голубями, но Ваня не понимал, как. Один раз, когда мама ушла за продуктами, Ваня взял нож, не совсем понимая, что хочет сделать – выпустить голубей или убить.