– У вас столько всякого добра наставлено, – жаловалась она, – удивительно, что еще не все перебилось.

– Не волнуйтесь, если что-то разобьете, – говорил он, – только куски соберите. Тогда можно будет склеить, если оно того стоит.

Так она всегда и делала, но однажды утром он заметил пустое место на каминной полке (он уже привык регулярно поглядывать на скарабея), а через несколько минут вошла миссис Крамбл с вытянувшимся лицом.

– Боюсь, я разбила это насекомое, сэр, – сказала она. – Я всего лишь смахивала пыль метелкой, а оно упало с края и разбилось.

– Не волнуйтесь, – сказал Маркус, с трудом скрывая облегчение, и машинально спросил: – Вы собрали куски?

– Нет, сэр. Там все было вдребезги, уже не склеишь, так что я все подмела и выбросила. Надеюсь, вещь была недорогая?

– Нет, ничуть, – сказал Маркус.

Он как раз переставлял предметы на каминной полке, когда вошел Генри, его помощник и мастер на все руки.

– Не хочу трепать языком, сэр, – сказал он, – но я случайно увидел, как миссис Крамбл сунула себе в сумку того большого жука. Я говорю это только затем, чтобы вы не подумали на меня или мою жену. Мы никогда бы такого не сделали, и я решил, что надо поставить вас в известность.

– И правильно, Генри, – сгласился Маркус.

Через три дня к Маркусу с важным видом подошла дочь миссис Крамбл, девчонка двенадцати лет, и сказала:

– Сегодня мама не придет. Ее увезла неотложка. Врач думает, это аппендицит.

Это оказалось кое-что пострашнее, и через несколько дней миссис Крамбл скончалась.

Маркус был донельзя расстроен, его мучила совесть: ведь он намеренно выставил скарабея на видном месте, рассчитывая на чью-то алчность. И все же он не мог не испытывать облегчения от того, что его дом наконец избавился от этого «насекомого», этого «жука», этой «твари». Так что вообразите его оцепенение, когда через несколько дней после похорон зазвонил дверной колокольчик, с необычайной настойчивостью, и Маркус, открыв дверь, увидел на пороге дочь миссис Крамбл. Она держала в руке, намотав нитку на палец, маленький сверток в оберточной бумаге.

– Ой, мистер Фостер, – сказала она и замялась, ее глаза увлажнились, по щекам скатились слезы. – Когда мама поняла, что ее дни сочтены, она велела отдать вам вот это. Она сказала, это тот странный жук, который стоял у вас на камине. Сказала, что он ей очень приглянулся и она соврала вам, что разбила его, но это было не так, и она не хотела умирать с ложью на губах. Она едва успела его завернуть, как ее не стало. Так что вот. – Девочка протянула Маркусу сверток.

В кои-то веки Маркус заставил свой разум работать быстро. Никогда, никогда он не принял бы, тем более от дочери умершей домработницы, подарок, который причинил его подсознанию, пусть даже если оно заблуждалось, столько беспокойства.