Несомненно, участие Билла и вызываемое им чувство благодарности положительно влияли на жизнь Генри Китсона в его преклонные годы, но они же и обедняли его жизнь, лишая привычных забот. Большинство людей живут вопреки чему-то, и если лишаются этой опоры – положительного или отрицательного свойства, – они страдают. У Генри имелись друзья по соседству, с которыми он виделся постоянно, но он не получал от них привычного жизненного стимула.

«Пусть в жизни твоей будет одна, но высокая цель». Или хотя бы низкая, как отношения Генри с прежними работниками, портившими ему жизнь, заставляя его бороться с их непорядочностью, до предела напрягая свои душевные, если не умственные силы. Но когда у него появился Билл, Генри стало не к чему придираться, у него пропала цель: Билл был благодушным, сдержанным человеком, повидавшим всякого в жизни, и Генри, при самых благих намерениях, нечему было его научить.

Вот так и вышло, что его жизнь превратилась в тихую, спокойную, неприметную рутину. И все же были в ней две особенности, придававшие ей эмоциональную окраску и значимость, за которые Генри держался, поскольку они внушали ему и симпатию, и антипатию: он верил, что, пока он держится за них, проникаясь надеждой или опасением, старческий маразм ему не грозит.

Одна из этих особенностей касалась Билла. Билл, как и многие мужчины, богатые или бедные, честные или порочные, любил выпить, и Генри следил, чтобы «вторые завтраки» Билла не обходились без глотка виски. Со всей учтивостью он спрашивал Билла, не желал бы тот выпить, и Билл со всей учтивостью отвечал ему: «Да». Как только он переступал порог его дома, в восемь утра, Генри уже предвкушал эту сцену. При слове «выпить» в темных глазах Билла зажигался огонек, словно в углях под порывом ветра. «Ваше здоровье!» – говорил он перед тем, как отнести стакан в кухню. Этот простой обмен любезностями всегда радовал Генри, и подобным же образом его неизменно печалило другое наиважнейшее событие в его каждодневной жизни, происходившее ближе к вечеру и потому нависавшее над ним весь день. Этим событием было выпроваживание из дома на ночь его кота Джинджера. Генри любил Джинджера, но Джинджер был старым котом со сложившимися привычками и возражал, чтобы его выпроваживали. Он был кастрирован и не испытывал обычного для прочих котов побуждения гулять по ночам, оглашая окрестности мяуканием и воем. Ему хотелось спать в тепле и уюте, и хотя в саду стояли навес и сарай, о которых он не мог не знать, он предпочитал лежать у камина. Поэтому, когда Генри открывал дверь в сад, чтобы выпроводить кота, тот проскальзывал обратно у него между ног и садился перед камином, громко урча с видом победителя.